Самое необходимое

— Еще бы! — весело отозвался Лестер. — Давайте повторим в субботу — может, мне удастся сломать тебе руку, а не просто вывернуть!

Четверо молодых парней в «тачке» Вика от души рассмеялись этой нехитрой шутке, и Вик уехал. Звуки гимна «Иисус — наш друг навечно» растворились в странно летнем воздухе. Обычно он становится влажным на заходе солнца даже в самые жаркие денечки бабьего лета. Но не сегодня вечером.

Лестер медленно взбирался на холм по пути к дому, чувствуя себя усталым, разбитым и совершенно удовлетворенным. Каждый день, когда ты отдал сердце Иисусу, — чудесный день, но некоторые дни бывают еще прекрасней. Этот был одним из самых замечательных, и все, что ему сейчас хотелось, это принять душ, звякнуть Салли и нырнуть в постель.

Поворачивая на дорожку к своему дому, он смотрел на звезды, стараясь отыскать созвездие Ориона, в результате чего на быстром ходу врезался животом прямо в задний борт своего «мустанга».

— Уу-у-у-х! — вырвалось у него. Лестер отшатнулся, согнулся почти пополам и схватился за свои ушибленные причиндалы. Через несколько секунд ему удалось поднять голову и посмотреть затуманенными от боли глазами на машину. Что она, прах ее побери, тут вообще делает? «Хонда» Салли никак не должна быть готова раньше среды... А может, четверга или пятницы — со всеми этими праздниками.

Потом в мозгу у него ярко вспыхнул оранжево-розовый свет — его осенило. Салли в доме! Она зашла, когда его не было, и теперь ждет его там! Может, она решила, что сегодняшняя ночь — их ночь! Секс до свадьбы — это, конечно, нехорошо, но иногда приходится разбить пару яиц, чтобы приготовить омлет. И если она там, он с радостью готов загладить и искупить этот грех после.

— Раз-два-три! — с воодушевлением крикнул Лестер Пратт. — Крошка Салли там внутри!

Он ринулся к крыльцу походкой краба, все еще держась за свои ноющие яйца. Впрочем, теперь они ныли не только от боли, но и от возбуждения. Он вытащил ключ из-под коврика и открыл дверь.

— Салли? — позвал Лестер. — Сал, ты здесь? Извини, я опоздал — ездили с ребятами на Ауберн, там было молитвенное собрание и...

Он осекся. Ответа не было, а это означало, что ее здесь нет. Если только она не...

Со всей скоростью, на какую он был способен, Лестер ринулся наверх в неожиданной уверенности, что найдет ее спящей в его постели. Она раскроет глаза и усядется на кровати, простыня соскользнет с ее чудных грудок (которые он осязал — ну, что-то в этом роде, — но никогда еще не видел); протянет к нему руки, ее прелестные сонные глаза широко раскроются, и... к тому времени, когда часы пробьют десять, они уже больше не будут непорочными. Раз-два-три!

Но спальня была так же пуста, как и кухня и комната внизу. Одеяла и простыни, как обычно, валялись на полу; Лестер был из тех парней, которые настолько переполнены энергией и святым духом, что просто не в состоянии спокойно проснуться и встать с постели утром; он вылетал из нее с жаждой не просто встретить грядущий день, а скрутить его, швырнуть на зеленое поле и погонять, как мячик.

Сейчас он, однако, спускался по лестнице медленно и нахмурившись, что портило его широкое простодушное лицо. Машина была здесь, а Салли — нет. Что это могло значить, он не знал, но ему это явно не нравилось.

Он зажег свет на крыльце и решил посмотреть, не оставила ли она ему записку в машине. Он дошел до верхней ступеньки и застыл словно замороженный. Точно — там была записка, причем написанная прямо на крыле «мустанга» ярко-розовой краской из баллончика, взятого, по всей видимости, в его собственном гараже. Большие буквы нагло ухмылялись ему в лицо: ПОШЕЛ ТЫ К ЧЕРТУ, ЛЖИВЫЙ УБЛЮДОК!

Лестер долго стоял на верхней ступеньке крыльца, снова и снова перечитывая послание своей невесты. Где тут собака зарыта? Молитвенное собрание? Она решила, что он поехал на Ауберн, чтобы закадрить какую-нибудь девчонку? При всем его огорчении это была единственная мысль, в которой, на его взгляд, содержался хоть какой-то смысл.

Он вошел в дом и набрал номер Салли. Он ждал долго, гудков двадцать, но там никто не снимал трубку.

10

Салли знала, что он будет звонить, и поэтому попросила у Айрин Лутдженс разрешения переночевать у нее. Айрин, едва не лопаясь от любопытства, сказала: «Да о чем речь, конечно». Салли была так чем-то расстроена, что вовсе не выглядела красивой. Айрин не верила своим глазам, но факт оставался фактом.

Со своей стороны, Салли никоим образом не собиралась рассказывать ни Айрин, ни вообще кому бы то ни было о том, что произошло. Это было слишком ужасно, слишком постыдно. Она унесет это с собой в могилу. Итак, не меньше получаса она упорно отказывалась отвечать на расспросы Айрин, а потом вся история выплеснулась из нее вместе с горячим потоком слез. Айрин слушала, обнимая подругу, и глаза ее становились все больше и круглее.