Самое необходимое

Прости, что пришлось так поступить, но я должен уехать из города, и у меня нет времени рассусоливать. Мне нужны две тысячи баксов. Принеси их мне домой в семь вечера. Сейчас, конечно, тебе придется попрыгать, но ты мужик скользкий, и особых проблем у тебя не будет. А если не сделаешь, фотографии этого борделя будут висеть во всех телефонных будках города под листовками Ночи Казино. Тогда тебя, приятель, в два счета вышибут из города. Так что две штуки должны быть у меня сегодня до семи пятнадцати, иначе пожалеешь, что не родился кастратом.

Твой друг Джордж.

Твой друг.

Твой друг.

Его взгляд все время с изумлением и каким-то ужасом невольно возвращался к этой заключительной строчке.

Хорош, твою мать, друг, со своим поцелуйчиком Иуды и ударом ножа в спину!

Брайон Макгинли все еще постукивал рукой по двери, но когда Фрэнк Джуэтт наконец поднял голову, оторвавшись от того, что привлекало его внимание на столе, кулак Брайона застыл в воздухе. Лицо директора было мертвенно-бледным, кроме двух ярких клоунских пятен на щеках. Губы раздвинулись в узкой улыбке, обнажившей два ряда зубов.

Он ни капельки не был сейчас похож на мистера Уэзерби.

«Мой друг, — подумал Фрэнк. Одной рукой засовывая фотографии обратно в конверт, он смял записку в другой. Теперь голубая искорка злости стала оранжевой. Сырые дрова охватило пламя. — Ладно, я приду туда. Я приду, и мы обсудим это дело с моим другом, Джорджем Т. Нелсоном».

— Да, конечно, — сказал вслух Фрэнк Джуэтт. — Конечно... — И его улыбка стала шире.

10

Время подходило к четверти четвертого, и Алан решил, что Брайан Раск, должно быть, пошел другой дорогой; вереница расходившихся по домам учеников почти иссякла. Шериф уже полез было в карман за ключами от машины, когда заметил одинокую фигурку парнишки, катящего на велосипеде по Скул-стрит прямо к нему. Паренек ехал медленно, сгорбившись за рулем и так низко наклонив голову, что Алан не мог разглядеть его лица.

Но он видел, что лежало на багажнике велосипеда: сумка-холодильник.

11

— Вы поняли? — спросил мистер Гонт у Полли, державшей теперь в руках конверт.

— Да, я... Я поняла. Да, — ответила Полли, но на ее сонно-мечтательном лице отразилась тревога.

— Вы не кажетесь веселой.

— Ну... Я...

— Штуки вроде азки не всегда хорошо действуют на людей, которые невеселы, — сказал мистер Гонт. Он ткнул пальцем в маленький холмик на ее груди, где серебряный шарик прижимался к коже, и снова она почувствовала, как внутри шарика что-то странно шевельнулось. В то же самое мгновение жуткие судороги боли пронзили ее руки, словно на них с размаху накинули сетку из острых металлических крючков. Полли громко застонала.

Мистер Гонт согнул палец, которым ткнул в медальон, манящим жестом. Она снова почувствовала шевеление внутри серебряного шарика — на этот раз более явственно, — и боль прошла.

— Вы ведь не хотите вернуться к прежнему состоянию, а, Полли? — мягким, шелковым голосом спросил мистер Гонт.

— Нет! — закричала она. Грудь ее начала быстро вздыматься и опускаться. Руки стали торопливо тереться одна о другую, словно она что-то застирывала, а ее взгляд ни на секунду не отрывался от его глаз. — Пожалуйста, нет!

— Потому что все может стать еще хуже, верно?

— Да! Да, может!

— И никто этого не понимает, не так ли? Даже шериф. Он-то понятия не имеет, что значит проснуться в два часа ночи с адским огнем в ладонях, правда?

Она помотала головой и заплакала.

— Делайте все, как я говорю, Полли, и вам никогда больше не придется так просыпаться. И еще кое-что — делайте то, что я говорю, и если кто-то в Касл-Роке и узнает, что ваш ребенок сгорел в трущобе Сан-Франциско, они узнают об этом не от меня.

Полли издала хриплый отчаянный крик — так вскрикивает женщина, которой приснился жуткий, кошмарный сон.

Мистер Гонт улыбнулся.

— Существует не одна разновидность ада, верно, Полли?

— Как вы узнали о нем? — прошептала она. — Никто не знает. Даже Алан. Я сказала Алану...

— Я знаю, потому что знать — моя профессия. А подозревать — его профессия, Полли. Алан так и не поверил тому, что вы ему рассказали.

— Он говорил...