сидит в его «мустанге», готовая к поцелую и примирению, но... машина была пуста. Единственный, кто был поблизости, это туповатый парнишка Слоупи Додд, который катался рядом с «тачкой» на своей роликовой доске.
Сзади к Лестеру подошел Стив Эдвардс и хлопнул его по плечу.
— Лес, дружище! Не хочешь заехать ко мне выпить стаканчик колы? Несколько ребят обещали подгрести. Нам надо поговорить насчет этого гнусного католического безобразия. Не забудь, сегодня вечером большое собрание в Церкви, и было бы неплохо, если бы мы, «ВМ», могли выступить единым фронтом, когда придется решать, что же делать. Я поделился идеей с Доном Хемпхиллом, и он сказал, что да, дескать, отлично, валяйте.
— Сегодня днем не могу, Стив. Может, в другой раз.
— Эй, Лес, ты что, не врубился? Другого раза может и не быть! Папские прихвостни шутить не собираются!
— Я не могу, — сказал Лес. «И если у тебя есть хоть одна извилина, — ясно говорило выражение его лица, — ты сейчас прекратишь на меня давить».
— Но... Но почему?
«Потому что мне надо узнать, что за чушь я сделал, что так разозлил свою девушку, — подумал Лестер. — И я выясню это, даже если мне придется вытрясти из нее душу». Вслух он сказал:
— Мне нужно кое-что сделать, Стив. Кое-что очень важное. Честное слово.
— Лес, если это насчет Салли...
В глазах Лестера сверкнул опасный блеск.
— Ты заткнись про Салли.
Стив, безобидный молодой человек, загоревшийся из-за шумихи вокруг Ночи Казино, все же горел не так ярко, чтобы переступить черту, столь четко обозначенную Лестером Праттом. Но и так сразу сдаться он был не готов. Без Лестера Пратта собрание «Верующей молодежи» было просто пустым звуком, независимо от того, сколько членов «ВМ» придет. Стараясь, чтобы голос его звучал рассудительно, он спросил:
— Ты знаешь, какую анонимную открытку получил Билл?
— Да, — сказал Лестер.
Его преподобие Роуз нашел ее на полу у себя в прихожей — уже известную открытку «баптистской крысе». Его преподобие продемонстрировал ее на срочно созванном собрании только-парней-«ВМ», потому что, как он выразился, это невозможно представить, если не увидеть гнусность своими глазами. Трудно представить себе воочию, добавил его преподобие Роуз, всю мерзость, до которой могут докатиться католики, желая задушить правомочное осуждение их вдохновленной самим сатаной ночи азартных игр; возможно, вид этой мерзкой гнусности поможет «прекрасным молодым людям» осознать, против чего они восстают. «Ибо разве не говорим мы, что предупрежденный — уже не безоружный?» — торжественно закончил его преподобие Роуз. Потом достал открытку (она была в целлофане, словно тот, кто брал ее в руки, мог чем-то заразиться) и пустил по рукам.
Прочитав ее, Лестер пришел в полную готовность звонить во все церковные колокола, но теперь вся эта затея казалась ему далекой и какой-то детской. Кого в самом деле волнует, если католики поиграют чуть-чуть на деньги и раздадут в качестве призов несколько новых автомобильных шин и кухонных приборов? Когда дошло до выбора между католиками и Салли, Лестер понял, о ком он должен заботиться.
— ...собраться, чтобы выработать план наших дальнейших действий! — продолжал бубнить между тем Стив. Он снова начал заводиться. — Лес, нам надо перехватить инициативу... Мы просто
— Слушай, Стив, делай ты что хочешь, только отстань от меня!
Стив умолк на полуслове, явно шокированный и столь же явно ожидающий, что Лестер, обычно самый покладистый из всех ребят, сейчас придет в себя и извинится. Когда до него дошло, что извинений не последует, он попятился к зданию, увеличивая расстояние между собой и Лестером.
— Слушай, да у тебя и впрямь поганое настроение, — сказал он.
— Наконец-то до тебя дошло! — свирепо рявкнул Лестер ему вслед. Он сжал свои большие ладони в кулаки и упер их в бедра.
Но Лестер был не просто зол; он был обижен, черт возьми, жутко обижен, ему было больно, болело все, но больше всего — душа, вот он и хотел сорвать злость на ком-нибудь. Не на бедняге Стиве Эдвардсе; просто, позволив себе рыкнуть на Стива, он, казалось, повернул какой-то выключатель у себя внутри. Этот рубильник подключил ток ко многим приборам в его душе, которые обычно пребывали в темноте и безмолвии. Впервые с тех пор, как он влюбился в Салли, Лестер — обычно самый мирный и благодушный из всех парней — сам разозлился на нее. Какое она имеет право посылать его к черту? Кто ей дал право называть его ублюдком?
Она на что-то разозлилась, так? Ладно, пускай разозлилась. Может, он и сделал что-то неправильно и дал ей повод. Он понятия не имел, что это могло быть, но допустим (просто предположим для пользы дела), он сделал нечто. И это Дает ей право спускать на него собак, даже не потрудившись сначала попросить объяснений? Эго дает ей право ночевать У Айрин Лутдженс, чтобы он никак не мог ее отыскать? Или игнорировать все его телефонные звонки? Или нанимать в качестве посредницы Мону Лолесс?