Самое необходимое

Ленни Партридж, старейший житель Касл-Рока и обладатель Почетной бостонской трости, которой когда-то удостоилась тетушка Эвви Чалмерз, также ездил на старейшей в Касл-Роке машине — «шевроле-белл-эйр» 1966 года, бывшей когда-то белой. Теперь у «шевроле» вообще не было цвета — условно его можно было назвать грязно-дорожносерым. Автомобиль был не в очень хорошем состоянии. Пару лет назад заднее стекло заменили неровным куском пластика, пол проржавел настолько, что Ленни мог видеть сквозь него дорогу, а труба глушителя свисала, как высохшая рука путника, умершего от жажды в пустыне. Масло вечно текло. Когда Ленни следовал на своем «шевроле», позади него тянулся длинный шлейф голубого дыма, и поля, мимо которых он каждый день ездил в город, выглядели так, словно какой-то летчик-самоубийца опрыскал их ртутью. «Шевроле» потреблял три (а иногда и четыре) кварты масла в день. Такой жуткий перерасход ни в малейшей степени не трогал Ленни; он покупал отработанное машинное масло «Даймонд» у Сонни Джакетта пятигаллоновыми бутылями и всегда зорко следил, чтобы Сонни не забыл вычесть из цены десять процентов — полагающуюся ему скидку за «золотой возраст». А поскольку он никогда не выжимал из «белл-эйр» больше тридцати пяти миль за последние десять лет, «тачка» вполне могла продержаться на этом свете дольше, чем сам Ленни.

Пока Генри Бюфорт шагал к «Пьяному тигру», по другую сторону Тин-бриджа, почти в пяти милях отсюда, Ленни взбирался на своем ржавом «белл-эйре» на верхушку Касл-Хилл.

Посреди шоссе стоял какой-то человек с поднятыми в повелительном жесте руками — голый по пояс и босой. На нем были лишь штаны цвета хаки с расстегнутой «молнией», а на шее болтался побитый молью кусок меха.

Сердце в костлявой груди Ленни здорово екнуло, и обеими ногами в медленно разваливающихся высоких сапогах он надавил на педаль тормоза. С противным скрежетом она почти вдавилась в пол, и «белл-эйр» остановился меньше чем в трех футах от человека на дороге, в котором Ленни теперь признал Хью Приста. Хью даже не вздрогнул. Когда машина остановилась, он быстро ринулся к той дверце, за которой сидел Ленни, судорожно ловя ртом воздух, с рукой, прижатой к утепленной нижней рубахе, и прикидывая, не последний ли это сердечный приступ в его жизни.

— Хью! — выдохнул он. — Какого черта ты еще выдумал! Я чуть не раздавил тебя! Я...

Хью распахнул дверцу. Клок меха, болтающийся у него на шее, качнулся вперед, и Ленни отпрянул. Он был похож на полусгнивший лисий хвост с большими проплешинами, и от него скверно пахло.

Хью схватил Ленни за подтяжки и выволок из машины. Ленни издал слабый писк, полный ужаса и ярости.

— Прости, старичок, — произнес Хью рассеянным голосом человека, у которого мысли заняты куда более серьезными проблемами. — Мне нужна твоя «тачка». Моя слегка вышла из строя.

Ты не можешь...

Но Хью совершенно определенно мог. Он швырнул Ленни через дорогу так, словно старик был обыкновенным мешком с тряпьем. Когда Ленни приземлился, раздался явственный хруст, и писклявые протесты сменились страдальческими воплями. Он сломал ключицу и два ребра.

Не взглянув в его сторону, Хью сел за руль «шевроле», захлопнул дверцу и нажал на акселератор. Двигатель издал удивленный вопль, а из болтающейся трубы глушителя вырвалось голубое облако дыма. И прежде чем Ленни сумел перевернуться на спину, Хью уже летел под гору, выжимая больше пятидесяти миль в час.

4

Энди Клаттербак свернул на Касл-Хилл-роуд примерно в 3.55. Он разминулся со старой развалюхой Ленни Партриджа, двигавшейся в противоположную сторону, не обратив на нее ни малейшего внимания. Все его мысли полностью сосредоточились на Хью Присте, а старый ржавый «белл-эйр» был просто частью окружающего ландшафта.

Клатт понятия не имел, как и почему Хью мог быть причастным к смертям Уилмы и Нетти, но все шло как надо; он был рядовым, и этим все сказано. Все «как» и «почему» — дело других, и сегодня был один из тех дней, когда его чертовски радовало это положение вещей. Он знал, что Хью был забулдыгой-алкашом, которого годы ничуть не исправили. Такой человек способен сделать все, что угодно... особенно если под градусом.

Так или иначе, скорее всего Хью на работе, подумал Клатт, но когда приблизился к загону для овец, который Хью величал своим домом, он тем не менее расстегнул кобуру своего служебного револьвера. Мгновением позже он увидел, как солнце играет на хроме и стекле машины, которая стояла на дорожке, ведущей к дому Хью, и нервы его натянулись так, что загудели, как телеграфные провода на ветру. Машина Хью была здесь, а когда чья-то машина стоит на месте, хозяин обычно дома. Таковы закономерности жизни в провинции.