Самое необходимое

— У меня тоже при этом имени колокольчик звякает, — подтвердил Алан. Может быть, в конечном счете это и не так далеко от первой догадки Генри Пейтона, подумал он.

— Хорошо, Алан. Я займусь этим.

— И позвони мне в ту же минуту, как только точно выяснишь. В ту же секунду. — Он продиктовал Клатту номер телефона и заставил его повторить, чтобы убедиться, что тот правильно записал.

— Сделаю, — сказал Клатт, а потом яростно выпалил: — Что происходит, Алан? Черт возьми, что здесь происходит?

— Я не знаю, — ответил Алан. Он чувствовал себя очень старым, очень усталым и... очень злым. Он больше не злился на Пейтона за то, что тот отрешил его от дела, но злился на того, кто был повинен во всех этих кровавых фейерверках. И он все больше и больше проникался уверенностью в том, что, когда они доберутся до самого донышка всего этого, они обнаружат, что тут работала целая контора. Уилма и Нетти, Генри и Хью, Лестер и Джон. Кто-то закоротил их напрямую, как мощные взрывпакеты. — Не знаю, Клатт, но мы выясним это.

Он повесил трубку и снова набрал номер Полли. Его желание разобраться с ней и понять, что заставило ее так разозлиться на него, постепенно тускнело. Вместо этого его начало охватывать чувство похуже: глубокий, неясный страх; растущее ощущение, что она в опасности.

Гудки, гудки, гудки и... никакого ответа.

Полли, я люблю тебя, нам надо поговорить. Пожалуйста, возьми трубку... Полли, я тебя люблю. Нам надо поговорить. Пожалуйста, возьми трубку. Полли, я люблю тебя...

Фраза вертелась у него в голове, как заводная игрушка. Он хотел перезвонить Клатту и попросить его проверить, что там у нее, прямо сейчас, но не смог. Так поступать не следовало, ведь не исключено, что еще какие-то взрывпакеты ждут своего часа, чтобы взорваться в Касл-Роке.

Да, но, Алан... А что, если Полли — один из них?

Эта мысль вызвала какую-то смутную ассоциацию с чем-то, но она растаяла, прежде чем он сумел ухватить ее.

Алан медленно повесил трубку, оборвав гудок на половине, когда клал ее на рычаг.

3

Полли не могла больше этого вынести. Она перекатилась на бок, дотянулась до телефона, и... звонок оборвался на середине.

Ну и хорошо, подумала она. Но хорошо ли?

Она лежала на своей кровати, вслушиваясь в звук приближающегося грома. Наверху было жарко — как в середине июля, — но открыть окна она не могла, потому что Дейв Филлипс, один из местных плотников, поставил ей зимние рамы всего неделю назад. Поэтому она сняла с себя старые джинсы и рубаху, в которых ездила за город, и сложила их аккуратно на стуле возле двери. И теперь она лежала на кровати в нижнем белье, желая немного вздремнуть, перед тем как встать и принять душ, и не могла заснуть.

Отчасти спать ей не давали полицейские сирены, но в большей степени — Алан; то, что он сделал. Она не могла себе представить это нелепое предательство, исходя из всего, что знала и во что верила, но не могла и отмахнуться от него. Мысли ее отвлекались на что-то другое (например, на эти сирены, воющие так, словно оповещали о конце света), а потом вдруг снова перескакивали на то, как он рыскал у нее за спиной, как вынюхивал. Она словно каждый раз натыкалась на занозу в доске, спрятанную в каком-то укромном, потайном местечке.

«Ох, Алан, как ты мог?» — спрашивала она его — и себя — снова и снова.

Голос, прозвучавший в ответ, удивил ее. Это был голос тетушки Эвви, и под сухим налетом сентиментальности — ее всегдашней манерой — Полли ощутила явственную и сильную злость.

Если бы ты сразу сказала ему правду, девочка, ему никогда и не пришлось бы.

Полли резко села. Голос раздражал, и еще как, но самое противное заключалось в том, что это был ее собственный голос. Тетушка Эвви умерла много лет назад. Это ее собственное подсознание пользовалось голосом тетушки Эвви, как застенчивый чревовещатель порой пользуется своим «чревом», назначая свидание хорошенькой девушке, и...

Прекрати, девочка, — разве не говорила я тебе, что этот город весь полон призраков? Может быть, это в самом деле — я. Вполне может быть.

Полли издала жалобный, испуганный вскрик и тут же зажала рот ладонью.

А может быть, и нет. В конце концов совершенно не важно, кто это, не так ли? Весь вопрос в другом, Триша. Кто первый согрешил? Кто первый солгал? Кто первый скрыл? Кто бросил первый камень?

— Это нечестно! — закричала Полли на всю душную комнату, а потом взглянула на свое собственное испуганное отражение с вытаращенными глазами в зеркале спальни. Она ждала, что голос тетушки Эвви вернется, а когда он не ответил, снова медленно откинулась на спину.

Возможно, она первая согоешила, если сокрытие части правды и несколько шитых белыми нитками сказок были грехом. Возможно, она первая обманула. Но разве это давало право Алану устраивать следствие, как может открыть дело офицер полиции на какого-то известного уголовника? Разве давало право трепать ее имя по каким-то внутренним полицейским каналам?., или отрабатывать версию, как у них это называется... или... или...