— Отнеси меня наверх, — сказала она. — А если не можешь так далеко, дотащи меня до дивана. А если не донесешь до дивана, давай прямо здесь, на полу.
— Пожалуй, до комнаты донесу, — сказал он. — Как твои руки, красотка?
— Какие руки? — сонно-мечтательно спросила она и закрыла глаза. Она вся ушла в спокойную ясную радость этой секунды, плывя по времени и пространству у него на руках, плывя в кромешной тьме, поддерживаемая лишь силой его рук. Она прижала лицо к его груди, а когда он уложил ее на диван, притянула его к себе и... на этот раз сделала это не запястьями, а ладонями.
6
Они провели на диване около часа, а потом еще долго — она не помнила сколько — в душе, пока горячая вода не стала остывать. Потом она отвела его к своей постели, куда улеглась сама, слишком усталая и удовлетворенная, чтобы сразу не задремать.
Она рассчитывала заниматься с ним любовью сегодня, но больше ради него, чем ради собственного желания. И, конечно же, не ожидала тех взрывов страсти, к которым это привело, но... была жутко довольна. Боль в руках снова напомнила о себе, но сегодня перкодан ей не понадобится.
— Алан, ты потрясающий любовник.
— И ты тоже.
— Принято единогласно, — пробормотала она, кладя голову ему на грудь. Услышала, как ровно бьется его сердце, словно говоря: а-га, а-га, такая работка ночью — по душе мне и моему хозяину. Она снова подивилась — и не без отдаленного эха той яростной страсти, охватившей ее раньше, — каким быстрым он был и каким сильным... По больше — каким быстрым. Она знала его с тех пор, как Анни пришла работать к ней, была его любовницей последние пять месяцев, но до сегодняшнего вечера даже не подозревала, как быстро он может двигаться. Это было, как полновесный вариант его трюков с монетками, карточными фокусами и зверюшками-тенями, о которых знали почти все ребятишки в городе и всякий раз, как встречали его, умоляли показать. Это было сверхъестественно и... чудесно.
Она чувствовала, что засыпает. Ей надо было спросить его, останется ли он на ночь, и, если останется, сказать, чтобы он поставил машину в гараж: Касл-Рок — городишко маленький, и тут полным-полно злых языков, — но сейчас это казалось излишним. Алан сам об этом позаботится. Алан, вдруг подумала она, всегда обо всем позаботится.
— Есть свежие новости от Зануды или преподобного Уилли? — сонно спросила она.
Алан улыбнулся.
— Тихо на обоих фронтах — пока по крайней мере. Чем меньше я вижу мистера Китона и преподобного Роуза, тем больше они мне нравятся, и с этой точки зрения сегодняшний день прошел чудесно.
— Как хорошо, — пробормотала она.
— Да, но есть кое-что и получше.
— Что это?
— Норрис вернулся в прекрасном настроении. Он купил удочку и катушку с леской у твоего друга, мистера Гонта, и теперь может говорить только о том, как отправится на уик-энд на рыбалку. Я думаю, он отморозит себе задницу — какая бы маленькая она у него ни была, — но если Норрис весел, то весел и я. Я жутко расстроился, когда Китон изгадил ему вчера его парадный вид и хорошее настроение.
Многие порой смеются над Норрисом, потому что он такой тощий и вообще... Но за последние три года он стал очень неплохим охранником порядка для небольшого городка. А раним он ничуть не меньше других. И не его вина, что он похож на брата-близнеца Дона Ноттса.
— Угу-м-м-м...
Она засыпает... засыпает и плывет в сладкую тьму, где нет боли. Полли расслабилась и уснула со слабой улыбкой сытой кошки на губах.
7
Алан заснуть сразу не смог.
Внутренний голос вернулся, но фальшивая бодрость его тона исчезла. Теперь он звучал вопрошающе, просто и почти потерянно. «Где мы, Алан? — спрашивал он. — Разве это та комната? Та постель? Та женщина? Я, кажется, уже ничего не понимаю».
Неожиданно он поймал себя на том, что жалеет этот голос. Это не было жалостью к себе, потому что голос этот никогда не казался столь отделенным от него самого, как сейчас. Ему почудилось, что голос хочет говорить не больше, чем он — остальной он, Алан, существующий в настоящем и думающий о будущем, — хочет его слушать. Это был голос долга, голос печали. И по-прежнему голос вины.