Самое ужасное путешествие

Невезение сопутствовало нам на протяжении еще трех переходов, то есть до утра 13 ноября. Поверхность отвратительная, погода хуже не придумаешь, метель не прекращается и сантиметр за сантиметром, километр за километром покрывает все мягкими пушистыми хлопьями. В дневниках зазвучали нотки уныния. «Если, на наше несчастье, такое исключительное положение продолжится – будет поистине ужасно. В лагере очень тихо, настроение у всех удрученное – верный признак, что дела не ладятся»[11]. «Погода ужасная – мрачная, суровая, валит снег. Настроение делается угнетенным»[11]. «Такая поверхность пути заставляет задумываться. Я знал, что местами она будет трудной, но такой, как сегодня, не ожидал»[11]. Неопределенность положения всегда была мучительнее всего для Скотта, тогда как явно критические ситуации вызывали у него необычайный прилив энергии. Когда мы плыли на юг, попали в шторм и чуть было не затонули и когда один из столь дорогих его сердцу моторов провалился сквозь морской лед, его лицо в числе очень немногих не выражало ни малейшего огорчения. Даже когда близ мыса Эванс корабль сел на мель, он не пал духом. Но вот подобные задержки из-за плохой погоды раздражали его. Боуэрс записал в дневнике: «Плохая погода и скверная поверхность в сочетании с недомоганием Чайнамена омрачают наши перспективы, и, прибыв в лагерь, я не удивился, застав Скотта в подавленном настроении. Он полагал, что корм лошадям выдается в первую очередь из нашей поклажи, то есть по сути дела обвинял меня в том, что я своих лошадей жалею, а его тройку перегружаю. Покончив с едой, мы проверили до мелочей вес всех грузов, и, поспорив, тем не менее оставили все по-прежнему. Я хорошо понимаю состояние Скотта: после того что мы пережили в прошлом году, день, подобный сегодняшнему, вызывает у него опасения, как бы наши животные не пали. «Лучшие умы» (то есть врачи) осмотрели Чайнамена, проявляющего признаки переутомления. Бедный старикан, ему бы мирно доживать свои дни на покое, а не тянуть под конец жизни этакие грузы. У Джию тоже довольно жалкий вид, но ведь мы никак не думали, что он дойдет хотя бы до Ледникового языка, а он прошагал больше 160 километров от мыса Эванс. Вот уж действительно никогда не знаешь, что можно ждать от этих созданий! Прав, конечно, Титус, который не устает твердить, что второго такого негодного сборища кляч не сыскать на белом свете»[23].