Самое ужасное путешествие

Мы уже давно поняли, что Угловой лагерь – ловушка для всех метелей, налетающих прямо с мыса Крозир, а небо как раз начало заволакивать, барометр упал, температура стала стремительно подниматься. «Решили любым путем уносить ноги, пока не поздно, и вышли в конце концовобратно к Галетному складу – на востоке все выглядело угрожающе. Здесь температура ниже – 26 °C) и проясняется. Остров Росса еще в основном закрыт тучами, но над Террором небо расчищается. Мы прошли очень хорошо, собаки тянули великолепно, словно им это ничего не стоило: 46 километров за день, да притом полпути с нагруженными санями! У Лэппи кровоточат лапы из-за того что снег набивается между когтями, где шерсть подлиннее. Буллит, жирный пес, отлынивавший от работы, отметил прибытие в лагерь тем, что бросился на Бельчика, прекрасно везшего груз весь день! Много миражей, холм Обсервейшн и скала Касл висят в воздухе вверх ногами»[17]. Назавтра мы уже были на мысе Хат. У Лэппи по-прежнему болят лапы, и Дмитрий забинтовал их своей штормовкой, а собаку привязал к саням. И все шло хорошо, пока мы не ступили на морской лед, где Лэппи от нас сбежал и первым налегке явился домой.

Править собачьей упряжкой дьявольски трудно! До того, как я начал этим заниматься, мой лексикон не посрамил бы даже воскресную школу, но теперь… Если бы не воскресная школа, я бы мог многое порассказать… В упряжке, как и среди людей, кого только нет! У нас были аристократы вроде Османа, и большевики вроде Красавицы, и мечтатели вроде Хол-Хола. Современный работодатель окаменел бы от изумления, доведись ему стать свидетелем того, как толпа жаждущих работать беснуется от радости при виде своего погонщика, приближающегося с упряжью в руках. А наиболее ревностные профсоюзные деятели вскипели бы от ярости, наблюдая одиннадцать или тринадцать кобелей, которые тащат через льды тяжело груженные сани с сидящим на них сложа руки хозяином в придачу и при этом выражают безмерный восторг. По правде говоря, со временем мы стали замечать, что собакам это довольно сильно надоедает, и через несколько дней убедились, что они умеют бастовать не хуже других. У них, конечно, всегда есть свой вожак, в нашей экспедиции это был Осман. Они охотно и с большим успехом объединялись против любого из своих товарищей, кто-либо тянул в упряжке слишком вяло, либо, напротив, проявлял чрезмерное рвение. Дика, например, дружно невзлюбили за то, что, когда его упряжку останавливали, он неизменно начинал выть и рвался вперед. Это не давало остальным псам отдохнуть и вызывало у них справедливое негодование. Но бывало, что вся упряжка дружно ополчается на какую-нибудь одну собаку по каким-то непонятным нам собачьим причинам. И тогда мы глаз с них не спускаем, чтобы не дать им осуществить возмездие, всегда одно и то же и всегда приводившее – если не успеешь вмешаться, – с их точки зрения, к торжеству справедливости, а с нашей – к убийству.

Я уже говорил о том, что на Барьере встречались такие участки, где снег лежал пластами, разделенными воздушной подушкой в один и более сантиметр толщиной.[157] Когда на них ступаешь, они оседают, вызывая неприятные ощущения у неопытного путешественника – ему кажется, что под ним трещина. Собакам же мерещились внизу кроличьи норы, и они то и дело пытались поохотиться. Была в нашей своре маленькая собачка по кличке Макака, кончившая печально: при разгрузке «Терра-Новы» упряжки кинулись в погоню за пингвинами, ее затянуло под сани, те поранили ей спину, и впоследствии она умерла. «Макакаходит в паре с ленивым жадным толстяком по кличке Нугис, и во время каждой ходки Макака раз-другой замечает, что Нугис не тянет. Тогда она перескакивает через постромку, в мгновение ока кусает Нугиса и возвращается на свое место, прежде чем жирный пес успевает сообразить, что произошло»[15].