Самое ужасное путешествие

Поэтому 10 февраля в 2.30 утра наше судно, словно призрак, прокралось в небольшую гавань Оамару на восточном побережье Новой Зеландии. Со смешанными чувствами вдыхали мы знакомые запахи лесов и травянистых склонов, разглядывали смутные очертания домов. Маленький маяк без устали вопрошал световыми сигналами: «Что за судно? Что за судно?» Не получив ответа, там явно удивились и встревожились. Спустили лодку, Пеннелл и Аткинсон отправились на берег. Матросам, севшим за гребцов, строго-настрого наказали держать язык за зубами. Лодка вскоре возвратилась, и Крин сообщил: «На нас, конечно, насели, но мы ни слова в ответ».

Мы вышли в море.

И вот рассвело, мы увидели вдали зеленые поляны, деревья, деревянные дома здесь и там. Нами овладело нетерпение. Все вытащили присланные из дома вещи для берега, помятые от трехлетнего лежания в сложенном виде, примерили – они оказались неприятно тесными. Надели ботинки – те причинили настоящую боль. Сбрили бороды! Сразу стало чего-то не хватать. А мы все плавали туда-сюда вдоль берега, старательно избегая встреч с катерами береговой охраны.

Вечером пароходик, совершающий ежедневные рейсы из Акароа в Литтелтон, сделал крюк и подошел к нам. «Все в порядке? Где капитан Скотт? Вы были на полюсе?» Получив невразумительные ответы, отстал от нас. Так состоялась наша первая встреча с цивилизацией.

Назавтра, на заре, «Терра-Нова» с приспущенным до середины мачты белым вымпелом[209] медленно вошла в гавань Литтелтона. Мы не могли оторвать глаз от деревьев, зданий, людей. Все иначе, чем в день отплытия, и в то же время все так же. Словно нам привиделся кошмарный сон и не верится, что он кончился.

На буксирном судне прибыл капитан порта в сопровождении Аткинсона и Пеннелла. «Можно вас на минутку, – позвал меня Аткинсон. – Знаете, все потрясены. Я даже не думал, что это произведет такое впечатление». Для нас это тоже явилось неожиданностью: слишком долго мы отсутствовали, происшедшее несчастье переживали как свою личную трагедию, наши мерки как бы сместились. На берегу мы увидели, что вся империя, чуть ли не весь цивилизованный мир – в трауре. Как если бы каждый потерял близких друзей.

Известие об их гибели было сильным ударом для чувствительного предвоенного мира. Сейчас, хотя чувство трагичности почти утрачено, человечество по-прежнему скорбит о героях и гордится ими. Возможно, имя Скотта прежде всего вызовет в памяти его смерть (представьте себе, будто событие из жизни Колумба затмило открытие им Америки); но ведь доблесть Скотта не в завоевании Южного полюса. Он достиг нового континента, узнал, как можно по нему путешествовать, оповестил об этом мир – он открыл Антарктику и основал школу ее исследования.[210] Он последний из великих путешественников-географов: бесполезно пытаться разжечь огонь на пепелищах. И он, наверное, последний полярный исследователь старой когорты, ибо, я уверен, будущее полярных исследований принадлежит авиации, но оно еще не настало.[211] И он был сильным человеком; только найдя его тело, мы поняли, как силен он был и физически, и духовно.

В обеих полярных экспедициях его помощником был Уилсон, а в последней еще и Боуэрс. Я думаю, никогда на свете не было такой хорошей санной партии, какую составляли эти три человека, счастливейшим образом сочетавшие в себе находчивость, стойкость и высокие идеалы. И они были хорошими организаторами. Правда, они организовали путешествие к полюсу, которое закончилось неудачей. Но так ли это? Скотт утверждал, что не так. «Причины катастрофы не вызваны недостатками организации, но невезением в тех рискованных предприятиях, которые пришлось предпринимать». По словам метеоролога, они бы прошли в девяти случаях из десяти; но им выпал как раз десятый. «Мы шли на риск, мы знали, что идем на риск. Обстоятельства повернулись против нас, и поэтому у нас нет причин жаловаться». Лучшей эпитафии быть не может.

Он решил идти к полюсу единственным известным в то время путем: через ледник Бирдмора, откуда уже был разведан проход через горы, отделяющие полярное плато от Великого Ледяного Барьера. Вероятно, из залива Мак-Мёрдо только так и можно идти. Была и иная возможность – зимовать на Барьере, как это сделал Амундсен, в сотнях километрах от береговой линии, тогда при походе на юг, к полюсу, остается в стороне ледяной хаос, образуемый Бирдмором при натекании на ледяную равнину. Но это требовало отказа от значительной части научной программы, а Скотт не такой человек, чтобы идти на юг только ради достижения полюса. Амундсен знал, что Скотт направляется в залив Мак-Мёрдо, и поэтому решил зимовать в Китовой бухте. А иначе, возможно, и он бы начал с этого залива. Вряд ли найдется человек, который пренебрег бы уже известными фактами.