– Извините, если не ошибаюсь, она приехала сюда не слишком образованной провинциальной девушкой из маленького зауральского городка и сразу попала в семью со старопетербургским укладом, не так ли?
– За это её никто ни разу не упрекнул, – спокойно ответил я.
– На то и уклад, – тихо сказал Захария и я снова с удивлением вынужден был спросить:
– Но ведь вы ещё меньше подходили на роль доверенного лица?
– Естественно, – легко согласился Захария, – при мне она только несколько раз обмолвилась, но этого было вполне достаточно, чтобы всё понять. Итак, – Захария по-прежнему невозмутимо шёл рядом, – если у вас ещё не пропало желание, мы могли бы продолжить. Что же было дальше?
– Дальше тоже, в общем, всё понятно. Мама стала заниматься с Алиной как репетитор и добилась восстановления её в Институте. Ася активно развивала многочисленные таланты Ванечки, в результате чего неожиданно раскрылось его увлечение живописью. И тогда уже Ваня сам стал оживлять и поддерживать интерес Алины к этому виду занятий, поначалу не ведая, что в детстве она тоже увлекалась рисованием и хотела поступать в соответствующее учебное заведение, но что-то там не сложилось.
– Даже так? – заинтересованно откликнулся Захария. – Это её акварель висит у вас в столовой?
– Да. И начался светлый период, всем на радость. Алина с Ваней увлечённо писали картины и развешивали их повсюду в квартире. Ваня окончательно занял лидирующую позицию в их отношениях, что вполне всех устраивало, а Алина, казалось, стала более спокойной и «договороспособной».
Я перестал говорить и остановился. Захария остановился тоже, с любопытством глядя на меня:
– Но что же вы замолчали?
– Не знаю, стоит ли продолжать. – Запнулся я не случайно. – Дело в том, что вскоре опять начались «тёмные полосы»…
– Стоит! – уверенно произнёс Захария. – Давайте доведём дело до конца.
– Да ведь конца-то и не видно! – Я начал взволнованно ходить вокруг Захарии. – Сейчас Алина впала в другую крайность: тяжёлое мрачное раскаяние. Согласитесь, это тоже нельзя назвать предпочтительным способом выхода из затянувшегося конфликта.
Остановив своё движение, я постарался говорить как можно спокойнее. Сначала получалось неважно, потом пошло значительно лучше.
– Обычно подобные состояния у демонстративно-экзальтированных натур сопровождаются повышенной нервозностью в сочетании с неразумной, гипертрофированной жалостью к себе, что не исключает, кстати сказать, реально переживаемой ими душевной боли.
– Понятно, – кивнул Захария, – требуется сочувствие.
– Но ведь оно есть! – опять не удержался и воскликнул я.
– Даже если оно действительно есть, – Захария поднял руку, приглушая мой порыв, – а я, хорошо зная ваше семейство, ничуть не сомневаюсь в наличии там эмпатии и чувства локтя, – людям подобного склада, к сожалению, всевозможные поддержки и поощрительные награды требуются в таких размерах и преувеличенных формах, которые с трудом могут предоставить им профессионалы, да и просто сочувствующие граждане, обладающие элементарным вкусом, чувством меры и привычками самодостаточного поведения. – Он незаметно вздохнул. – Причём, любого количества этого «драгоценного материала» оказывается всегда недостаточно.
– Но зачем? Зачем так растравлять себя? – Мой вопрос был задан, скорее, самому себе. – Им же самим от этого становится хуже!
Захария оглядывался вокруг, как бы ища поддержки у строго выверенных пропорций окружающих нас благородных зданий, а может быть, и у самой императрицы, на века заключившей в бронзу свою величавую прозорливость.
– Вы спрашиваете, зачем? – Он задумчиво поднял лицо вверх, подставляя его начинавшим тихо падать большим влажным снежинкам. – Причин много. Здесь и уязвлённое самолюбие, и нежелание признать свои истинные, а не выдуманные ошибки, и раздражение от того, что они обнаружились, и гордыня… да мало ли что!
– Но вы только что говорили о комплексе неполноценности? – перебил я его.
Захария взмахнул руками, стряхивая влагу и снег.
– Всё это прекрасно сочетается. Вспомните: «уничижение паче гордости». Давайте лучше отвлечёмся на время от частного случая и попробуем обобщить сказанное. – Захария лукаво улыбался, поглядывая на меня. – Забавная получается картинка.
– «Забавная»? В чём?
– Отвечаю. В том, что существуют люди, множество людей, которые несчастны в любых ситуациях. У них просто такое качество ума, которое всё превращает в несчастье. Можно ещё как-то понять, когда они говорят, что «плохое – это плохо», но ведь для большинства из них и «хорошее – это плохо», потому что они либо не видят в нём положительных сторон, либо уверены, что и оно тоже скоро и непременно превратится в ужасное.
– Приведите пример, – как всегда, увлекаясь поворотом его мысли, попросил я.