Самопревосхождение

– Другом с большой буквы, – вспомнил я выражение Аси.

Захария опять чуть заметно усмехнулся:

– Софья Алексеевна даже пыталась сблизить меня со своей дочерью, Верочкой, у неё это очень мило получалось.

– И что же? – Я с интересом взглянул на него.

– Ничего, разумеется. – Он развёл руками. – Как писали классики: «сравнение неуместно».

– Но ведь Верочка, говорят, была очень хорошенькая?

– Правду говорят. Хорошенькая. кокетливая, одарённая, естественно вписавшаяся в актёрскую среду, которая была и её средой тоже.

Он долго, задумчиво смотрел в окно, вероятно, успокаивая свою растревоженную память картинами неспешно проплывающих мимо декоративно-выстроенных пейзажей.

– Потом много чего случилось. Я, как верный друг, всегда был рядом. Верочка влюбилась в сокурсника по театральному институту, великолепного югослава, родилась Анна-Мария, но в это время на его родине начиналась война, он бросил всё и уехал, Верочка мучилась, рвалась поехать к нему, пока ещё сохранялась связь, а потом он пропал без вести. У нас тоже начался великий хаос… И богемная среда предложила ей «новое», по тем временам, «лекарство от боли», душевной и физической, – наркотик… Вот тогда у С. А. и случился первый инфаркт.

Он отвернулся, а я резко встал от неожиданности, но Захария поднял руку, предупреждая любые вопросы. Потом снова повернулся ко мне и обозначил завершение разговора, подчёркнуто вежливо добавив:

– Вы, кажется, хотели послушать историю Марка Коляды? Прошу извинить за длинный ряд воспоминаний, но меня оправдывает лишь то, что вы сами писали об особом впечатлении, которое произвела на вас Софья Алексеевна, и, тем самым, создала ситуацию «перемены участи», если я ничего не путаю.

– Не путаете, всё так и было, – обречённо выдохнул я, опускаясь на своё место и уступая проход Захарии.

– Пойду посмотрю расписание, – внешне совершенно спокойно промолвил он, однако, руки всё-таки спрятал в карманы. – Похоже, скоро будет стоянка и мы сможем прогуляться по перрону, если вы не возражаете.

Он вышел из купе, аккуратно прикрыв дверь, а я всё сидел, не шевелясь, пытаясь совладать с разбушевавшейся стихией теперь уже собственных воспоминаний и не потопить в их волнах неустойчивую ладью моего повествования, сохранить хотя бы основные черты сложившихся образов действующих лиц.

Как ни странно, довольно быстро я успокоился и даже увлёкся процессом реконструкции событий. Возможно, дело было в том, что память, к моему удивлению, стала выдавать такие детали и подробности, о которых я раньше и не догадывался, а они-то, как выяснилось, всё и определяли. Просто до поры были скрыты от меня моей же собственной глухотой, ибо известно, – «кто имеет уши слышать, да слышит».

…Сначала я вспомнил и тотчас почти воочию увидел тонкие руки С. А., неслышно ставящие на середину стола и зажигающие свечи. Воланы её блузки тихо трепетали. Потом появился её стройный, ещё прозрачный силуэт, с чуть склонённой головой, – он постепенно наполнялся бледно-розовыми, пастельными тонами, и я наконец услышал её нежный голос, продолжающий когда-то давно начатый разговор:

– Человек беззащитен пред теми, кого любит. Но не беспомощен, отнюдь!

Её синие глаза улыбнулись. Наверное, я о чем-то спрашивал, возражал, думая, что эти слова относятся к моим собственным откровениям, но себя сейчас, к счастью, не слышал, а услышал только её ответ:

– Голубчик! Неожиданное, непривычное, даже абсурдное, – это не для профанной публики. А ведь так интересно – превосходно! – идти против течения и против правил, ибо там именно и куётся слава, поются песни «безумству храбрых»…

Она слегка повернула ко мне голову и я на мгновение отчётливо увидел заметную седину теперь уже коротко стриженых волос, так хорошо сочетающихся с цветом её глаз.

– Соединение безумия с умом, – добавила С. А., – часто уводит одарённого человека за пределы сугубо рационального знания, а, значит, и к пробуждению новых смыслов…

О, Господи, только сейчас я понял, о чём мы тогда говорили: вовсе не о моих запутанных отношениях с «ближним кругом», а о «психоделической культуре», как деликатно называла С. А. зависимости разного рода. Мне даже удалось развернуть нашу беседу в виде домашнего фильма с меняющимися кадрами. Некоторые из них можно было остановить и приблизить к себе, однако лишь отдельные образы и слова светились ярко, многое было утрачено, так что опять, вместе с удивлением и радостью, возникло прежнее, неизбывное чувство невозвратимости потерь.

– Творческий человек всегда имеет – в дополнение к очевидным достоинствам – иллюзии и энергии заблуждений, – звучал издалека тихий голос С. А., – так как он постоянно окунается в неизведанное, подчас просто не считая нужным просчитывать последствия и рискуя всем. Но сама эта преданность поиску, в конечном счёте, и выводит его из лабиринта открытий и сомнений, временных успехов и падений, – если он, разумеется, остаётся верен себе, своему творческому дару, не зарывает таланты в землю и не растрачивает их бездумно во тьме или ложном свечении изменённого состояния сознания…