Самородок

Да, на него смотрели как на говорящую собаку. Иногда шептались за спиной, иногда хихикали, а иногда, переглянувшись, провожали взрывами хохота. Войта порывался обернуться, но его останавливало присутствие Глаголена. Пока тот не проворчал вполголоса:

— Не понимаю, как тебе хватает сил сносить столь оскорбительное к себе отношение…

— Вы же сказали, что мордобой здесь не в чести, — пожал плечами Войта.

Глаголен лишь закатил глаза и выругался одними губами.

В зале совета сияли сотни, а то и тысячи свечей, полированный базальт пола матовым черным зеркалом удваивал их число — и все равно зал казался мрачным и полутемным. Два ряда блестящих черных колонн упирались в далекий сводчатый потолок, ниши в стенах хранили глубокие тени, тени собирались в тонкой резьбе выступов, карнизов и капителей, и выяснению отношений со здешней публикой Войта предпочитал размышления о свойстве черного камня скрадывать свет. Над парадной дверью нависал узкий балкон с витиеватым кованым ограждением, подтверждая это свойство как нельзя лучше.

Сотни ученых мужей праздно шатались по всему залу, чопорно приветствовали друг друга, собирались в группы, вели разговоры, иногда громкие и горячие, иногда — глухие и скрытные. Глаголен, направляясь вглубь зала, раскланивался с равными и кивал в ответ на приветствия остальным.

Сзади раздалось издевательское:

— Интересно, сколько нынче стоит чудотвор с ученой степенью? Я бы купил парочку…

Шутка понравилась не только тем, к кому обращалась, — смех послышался сразу с трех сторон.

Назло Глаголену (чтобы в другой раз не ехидничал) Войта повернул назад и шагнул к шутнику — им оказался смазливый хлыщ в тоге магистра. Одного шага хватило, чтобы с его лица сползла уверенная усмешка.

— Тебе в самом деле пригодился бы чудотвор. — Войта подошел к хлыщу вплотную и толкнул бы его грудью, если бы тот не попятился, растерянно озираясь в поисках поддержки товарищей. — В качестве телохранителя, чтобы шутить без опаски.

— Как… как вы смеете… — выговорил шутник, бледнея и запинаясь.

— Но переплачивать за ученую степень не советую — никакого толку.

Посчитав, что вполне напугал хлыща-магистра, Войта поспешил догнать Глаголена.

— Мужик сиволапый… — прошипел хлыщ ему в спину.

Глаголен прикусил губы, расползавшиеся в усмешке.

— Согласитесь, это был именно словесный поединок, — заметил Войта.

— Не прикидывайся простачком, ты прекрасно знаешь, что такое словесный поединок… — Глаголен не удержался и издал придушенный смешок.

Чудотворы стояли особняком, в тени колонны, и издали бросались в глаза присутствующим. На прием явились только соискатели ученых степеней и их наставники, без телохранителей. Войта скользнул по ним взглядом и более туда не смотрел.

Глаголен нашел ученых с учрежденной им кафедры в дальнем конце зала, неподалеку от стола совета. И стоило попасть в поле зрения совета, как в их сторону тут же устремились два мрачуна в белых тогах.

— Глаголен, это и есть твой невольник? — бесцеремонно разглядывая Войту, спросил один из них, высокомерием и крючковатым носом напоминавший хищную птицу.

— Это правда, что ты научил его читать и писать? — поинтересовался второй, явно старавшийся угодить первому.

— Доктор Воен вышел из Славленской школы экстатических практик, где получил степень магистра, и случайно оказался у меня в замке. Но я рад этой случайности.

— Славлена — это деревушка в устье Сажицы, если я ничего не путаю? — поморщился хищный член совета.

— Славлена — это укрепленный город, — с вызовом сказал Войта. — А в школе экстатических практик подвизаются ученые со всех концов Обитаемого мира.

— И все эти ученые — чудотворы? — с отеческой улыбкой, за которой трудно было усмотреть издевку, спросил хищник.

— Да, все эти ученые — чудотворы, — кивнул Войта, не опуская глаз.

— Что ж, если со всего Обитаемого мира собрать чудотворов, умеющих читать, то это уникальное собрание можно назвать школой…

— Доктор Воен привез сюда непревзойденный математический труд и защитил его перед учеными Северского университета, — заметил Глаголен.

— Нет-нет, я не умаляю заслуг доктора Воена. Но это не заставит меня всерьез относиться к славленским дроволомам, именующим себя учеными. Впрочем, один из их докладов показался мне забавным, поскольку относился к герметичной герпетологии, — о многоглавых чудовищах Исподнего мира.

— И что же в нем было забавного? — вежливо осведомился Глаголен.

— Наглость, с которой чудотвор выдвигает научный труд по герметичной дисциплине. — Хищник посмеялся над собственной шуткой. — Но выяснилось, что это не наглость, а глупость: автор доклада не подозревал, что герпетология — герметичная наука. Я знаю, ты противник герметичности некоторых наук, но согласись, что герпетология ну никак не должна интересовать чудотворов.

— Да, я противник запретов, которые мы накладываем на знание, — с достоинством сказал Глаголен.

— Запрет на знание наложен не нами, а самим Предвечным, — назидательно, сверху вниз произнес хищник и раскланялся. Вместе с ним убрался и его подхалим.