Самородок

— Вы же ученый, а не политик. Неужели вы не понимаете, насколько недальновидно уничтожить ученого ради политических амбиций?

— Ты считаешь, что справедливое возмездие за смерть твоих соратников, тоже, между прочим, подающих надежды ученых, — это удовлетворение политических амбиций?

— Вы сами верите в то, что говорите? Очевидно, привезенные Достославленом мрачуны не имеют никакого отношения к убийству чудотворов.

— Доктор Глаголен еще вчера дал признательные показания о своем участии в заговоре. — Ректор удовлетворенно осклабился.

Войта растерялся на секунду, но потом сообразил, что мудростью осла Глаголен никогда не отличался, а получение от него признания было лишь вопросом времени.

— Чего стоят признания под угрозой пыток? Я могу засвидетельствовать, что ни в каком заговоре Глаголен не участвовал. Ему это не требовалось.

— Войта, я ценю тебя и понимаю, насколько ты нужен Славлене. Но есть принципы, которые стоят выше практической пользы…

— Принципы? Пока я видел только беспринципность. Глаголен может сделать магнитодинамику всеобщей наукой, несмотря на запреты мрачунов. Ему хватит на это сил и средств. Он может обесценить способности чудотворов, выдвинув альтернативой природный магнетизм. Вот поэтому Достославлен привез его сюда, а вовсе не ради справедливого возмездия и ваших сучьих принципов!

Только выпалив все это единым духом, Войта понял, как сильно только что Глаголену навредил.

— А ты не думал, что Достославлен прав? — ректор Йерген прищурился и смерил Войту взглядом.

— Значит, речь все же идет о практической пользе, а не о принципах вовсе?

— Какая разница? Я ведь пекусь не о собственном богатстве, не о пользе лично для себя. Разве ты не готов был положить жизнь за Славлену?

— Положить жизнь и совершить подлость — не одно и то же, — проворчал Войта.

— А разве мрачуны не подлость совершили, расстреляв чудотворов, прибывших к ним поделиться знаниями? Войта, я понимаю твое желание помочь своему благодетелю. Это нормальное желание честного человека с развитым чувством долга. Но разве долг перед Славленой, перед чудотворами не превыше этого? Не овладев искусством обмана, мы никогда не победим мрачунов. Против обмана можно действовать только обманом, против подлости — подлостью…

Благодетелю? Войта с трудом сдержал желание затолкать это слово ректору в глотку и вышел вон, не дослушав его тирады об овладении искусством обмана.

Благодетелю! Войта прокатил желваки по скулам. Никогда он не считал Глаголена благодетелем. И вовсе не «развитое чувство долга» им двигало. Дело даже не в совместной работе, не в уважении к научным трудам — Глаголен стал ему другом и вел себя как друг, наставник, а не благодетель или покровитель.

Разговор с начальником стражи вышел еще хуже — тот сначала спросил, почему в зале совета убили всех чудотворов, кроме Войты, а потом пригрозил, что Войта запросто составит компанию пленным мрачунам, если и дальше будет «мутить воду». И добавил, что Войта на свободе милостью ректора школы чудотворов и только из-за важности своих научных изысканий для Славлены.

Войта искренне считал, что перешагнул через себя, опустившись до унизительных уговоров, — после зрелых размышлений он решил, что ради спасения жизни Глаголена готов засунуть свой гонор куда-подальше. Не помогло…

На беду, выходя из сторожевой башни, Войта лицом к лицу столкнулся со Достославленом. И, конечно, не удержался: ухватил того за воротник, приложил затылком к дверному косяку и хотел врезать раз-другой по морде, но Достославлен, как и в прошлый раз, не погнушался — ответил ударом, в упор, в горло. Не сильно ударил, иначе бы убил, но Войта отлетел на мостовую и, еще падая, ощутил щелчок в шейном позвонке, похожий на электрический разряд, — и ослепительную боль. Голова от удара о брусчатку должна была расколоться, как тыква, вдохнуть Войта не мог — сильно мешал кадык.

Подбежал один из стражников, стоявших у ворот. Удивленно посмотрел на обоих и спросил:

— Вы чего, ребята? Пьяные, что ли?

Будто электрический разряд… Войта еще ни разу толком не вдохнул, еще задыхался и кашлял, держась за горло, но в больной голове уже щелкали злые и упрямые мысли: электрический элемент, не выключенный Глаголеном, который Войта имел неосторожность замкнуть собственным телом… Сравнил электрический удар с ударом чудотвора… Магнитофорная махина, совсем немного недоработанная…

— Убью… — выговорил Войта сквозь зубы.

— Чего? — переспросил стражник.

— Убью эту тварь!

— Да ладно тебе… Ну, повздорили, ну, подрались… С кем не бывает? Чего сразу убивать-то?

— Я его убью не сразу. Я его сперва помучаю… — оскалился Войта.

Дома его ждал Очен. И вид имел весьма решительный. Предложил выйти из дому, где никто им не помешает. И начал без обиняков, что показалось Войте странным.

— Поклянись, что не покинешь Славлену после того, что я тебе скажу.

— Я и не собирался покидать Славлену. Но чего ради я должен тебе в чем-то клясться?

— Если ты уедешь, я окажусь предателем. Предателем Славлены. Но если я тебе об этом не скажу, получится, что я предал друга.