Самородок

Отец ничего не сказал, молча поставил ведро с известкой на землю и отряхнул руки.

Войта начал вовсе не с того, с чего надо было начинать, когда они уселись за стол друг напротив друга.

— Один из мрачунов, которого сегодня в клетке возили по городу, — тот самый человек, в замке которого я жил, который сделал меня доктором математики, выделил мне ренту, платит за обучение моих сыновей, твоих внуков…

Отец поднял на Войту взгляд — не испуганный пока, не настороженный, не осуждающий. Удивленный, пожалуй. И вздохнул, покачав головой:

— Значит, твой благодетель…

Войта слишком долго сдерживал гнев перед ректором и начальником стражи, чтобы и от отца стерпеть то же оскорбление: вскипел (так, что щекам стало горячо до боли) и изо всех сил жахнул кулаком по столу:

— Едрена мышь! Чтобы я этого слова не слышал!

И вместо того чтобы напомнить, кто здесь кому должен указывать, отец смешался и даже, пожалуй, оробел — выставил вперед ладони, будто защищаясь, и примирительно пробормотал:

— Ну извини, извини…

Выплеснув гнев, Войта понял, что погорячился, и поспешил пояснить:

— Доктор Глаголен — мой друг, наставник, а не благодетель.

— Хорошо, — кивнул отец. — Пусть будет наставник. Но если он убил чудотворов из школы, можно ли принимать его… хм… его помощь? Не осквернит ли это память убитых?

Однако! Отец не посмел утверждать — высказал предположение…

— Глаголен не имеет никакого отношения к убийству чудотворов, можешь мне поверить. Если хочешь — я в этом поклянусь. Он козел отпущения, богатый и влиятельный. Сперва с него собирались содрать выкуп, а потом узнали, что его знания в магнитодинамике угрожают Славлене, и решили казнить. Но дело не в том…

— Ладна? Дети?.. — догадался отец и прижал руку ко рту.

— Матери не говори. Очен только что рассказал: мне решили не сообщать, что, в случае казни Глаголена, в замке убьют мою семью. Ты понимаешь? Они договорились ничего мне не сообщать! Чтобы я возненавидел мрачунов! Будто у меня нет других причин их ненавидеть!

Отец замолчал, обдумывая сказанное.

— То есть мрачуны готовы обменять этого Глаголена на твоих детей? И что, наши на такой обмен не согласились?

— Я думаю, мрачуны готовы заплатить и немалый выкуп в придачу к твоим внукам… Но «наши» даже обсуждать этого не стали. Понимаешь? Они просто решили ничего мне не говорить!

Отец задумался снова. Войте показалось даже, что у него на глазах выступили слезы, — но отец сглотнул, и слез Войта больше не видел.

— Послушай, а если… ну… упасть в ноги… Попросить пощадить детушек?

— Кому в ноги, Глаголену? — поморщился Войта. — Не хочешь ли ты, старый хрен, сдохнуть, чтобы мои дети остались в живых?

— Да нет, не ему, конечно. Градоначальнику там. Или даже ректору школы… Если тебе зазорно, могу и я, спина не переломится.

Надо же! Войта никогда бы не подумал, что отец может упасть кому-то в ноги…

— Ректору в ноги я сегодня уже падал, — оскалился Войта. — И начальнику стражи еще. До градоначальника не дошел, но он мне ответит то же, что и ректор. Когда Очен мне рассказал о письме из замка, я думал не в ноги упасть, а глотку ректору порвать… Вовремя вспомнил, что он чудотвор…

— Да и что, что чудотвор! — Похоже, отцу тоже больше нравилась мысль порвать ректору глотку, а не упасть ему в ноги…

— Бать, я же… Он меня одним ударом может убить… — Войта потупился.

— И ты поэтому испугался? — возмутился было отец, но вовремя одумался. — Я не то, конечно, хотел сказать… Сынок, ты… Ты не очень-то расстраивайся из-за этого. Все знают, что удара можно лишить только сильного человека, бесстрашного. Слабак или хитрец раньше сдастся. Ну хочешь, вместе к нему пойдем, а?

— Зачем? Шею ему свернуть? Не поможет!

— Нет, но… Просить-то можно по-разному. Я давно заметил, что человеку с арбалетом в руках в смиренных просьбах отказывают реже, чем человеку без арбалета…

— Не поможет…

— Знаешь, если моим товарищам рассказать об этом, никто в стороне не останется. А если в городе об этом узнают, твоего ректора на куски порвут.

— Бать, они скажут, что никакого письма не было, тебя убьют, а меня посадят на цепь в какой-нибудь школьной лаборатории. Скажи мне лучше, нет ли у тебя знакомых из стражи в крепости?

— Побег своему… хм… наставнику думаешь устроить?

— Нет. Мне нужно с ним поговорить. Верней… мне нужно получить ответ на один вопрос.

— Ну, для такого дела, может, и есть… — Отец пожал плечами. — Но будет ли от этого толк?

— Толку от этого будет не много. Но я должен знать. Для себя должен знать… Понимаешь, когда стреляли в чудотворов, никто из мрачунов не ударил по стрелкам на балконе. Никто. Ни один. Я хотел спросить: почему? Не может быть, чтобы все до единого мрачуны были в заговоре. Глаголен точно не был. Я бы знал, понимаешь? Он должен был оглянуться на звук выстрела еще до того, как первая стрела попала в Литипу-стерка. И ударить.

— Может, мрачуны устроены не так? Удар мрачуна может убить человека, лишить разума, но ведь не мрачунов берут в наемники, а чудотворов. Может, они не привыкли отвечать ударом на выстрел?