Самородок

— Да, так вот я, разумеется, отказался от светового представления. К чести научного сообщества, мой отказ приняли с пониманием. Даже ректор высказался против увеселений после произошедшего… И, как только официальная часть приема была закончена, я присоединился к страже, пытавшейся найти стрелявших. Стражники как раз осматривали тела двух убитых во дворе чудотворов. Их не застрелили, как чудотворов в зале, а перерезали им глотки. Должно быть, они пытались задержать стрелков. Поскольку я серьезно занимался герметичной антропософией и неплохо знаком со строением человеческого тела, мне сразу бросилась в глаза разница между двумя убитыми. И при ближайшем осмотре стало ясно, что один из убитых в самом деле был зарезан — именно его кровь залила лестницу и брусчатку перед ней. А второму сперва сломали шею и только потом перерезали горло, его сердце уже остановилось, когда ему нанесли ножевую рану, — кровь не била из его горла фонтаном, а медленно стекала в аккуратную и небольшую лужицу. Я не слишком углубился в подробности? — Глаголен с усмешкой посмотрел на Войту.

— Вы намекаете, что я боюсь крови? Я не боюсь крови. И в обморок при виде крови, как девица, не падаю. Это было… другое.

— Хорошо, тогда я продолжу, — кивнул Глаголен, убрав обидную усмешку с лица. — И я подумал: зачем мертвецу перерезали горло? Опытный наемник в пылу сражения, может, и не отличит мертвого от живого, но не станет разить врага, который повержен, — на это в бою нет времени. И мне пришло в голову, что мертвецу перерезали горло нарочно. Чтобы никто не заметил сломанной шеи. И никто бы ее и не заметил, если бы не я. Учитывая, что у мертвеца был сломан нос и повреждены глазные яблоки, я подозреваю, что он был убит ударом чудотвора. В лицо. Известно, что такой удар, нанесенный в полную силу, ломает шейные позвонки. Я прав?

— Разумеется. Любой наемник-чудотвор пользуется именно этим приемом, если к тому располагает ситуация. Впрочем, удар в грудь ломает грудную клетку и останавливает сердце. В грудь или в спину ударить проще, но если твой противник чудотвор, он успеет нанести ответный удар. При смертельном ударе в лицо ответного удара не бывает.

— Я так и думал. Кулаки убитого были сжаты, на левой руке у него не хватало двух пальцев, из чего я сделал вывод, что убитый когда-то участвовал в сражениях. Смутило меня только отсутствие доспеха на нем, но потом я вспомнил внезапное появление на тебе кожаной брони и догадался, что убитый — тот человек, который говорил с тобой на галерее.

— Трехпалый… Он был героем.

Глаголен покивал, изобразив понимание.

— Разжать ему кулаки было непросто, но я это сделал не напрасно. Должно быть, убийца ударил его в упор, и, подозреваю, убитый не собирался бросаться на своего убийцу с ножом, а всего лишь ухватил его за грудки́. Потому что у него в кулаке были зажаты две пуговицы, и пуговицы весьма примечательные. Мне дорого стоило их сохранить: когда меня обыскивали, я прятал их за щекой.

Глаголен распустил шнурок ладанки, висевшей у него на груди, выкатил на ладонь две крохотные пуговички и показал раскрытую ладонь Войте.

— Произведение искусства… На такие пуговицы наемник застегиваться не станет. Это с богатой тонкой, а не грубой мужской рубахи. На пуговицах оставались кусочки материи, белого батиста, но их мне сохранить не удалось. Вряд ли нечудотвор стал бы украшать пуговицы солнечными камнями…

— Я убью его! — Войта вскочил на ноги с грязной руганью. — Я задавлю эту гниду своими руками!

— Доктор Воен! — одернул его мрачун. — Я вижу, тебе известен хозяин этих пуговиц… Но не упустил ли ты кое-чего из моего рассказа?

— Что я такого упустил из вашего рассказа? — заорал Войта: вот только шуточек Глаголена как раз и не хватало!

— Ни в коей мере я не хочу задеть твое самолюбие, но не показалось ли тебе, что этот человек убил опытного воина, в полной мере владеющего ударом чудотвора?

— Потому что он подлец! Потому что только он может ответить ударом чудотвора лишь на то, что ему дали по зубам! А Трехпалый дал ему в зубы — тогда, в «Ржаной пампушке». За меня…

Глаголен прав. Войта безоружен против Достославлена. Он вообще безоружен. Беспомощен. Бессилен.

Вот зачем Достославлен послал Очена и Трехпалого уговаривать Войту бежать… Чтобы Войты не было в зале совета! Чтобы не возникло вопроса, почему всех убили, а его — нет…

Он опустился обратно на солому рядом с Глаголеном. Скрипнул зубами.

— Хочешь, я принесу тебе извинения за то, что мои люди лишили тебя способности к удару? — вполне искренне спросил тот.

— На кой хрен мне ваши извинения? — проворчал Войта. — К тому же вы совершенно правы: упрямство — мудрость осла…

— А как поживает твоя магнитофорная махина? Ты можешь собрать ее здесь, в Славлене?

Войта поднял голову.

— Вы и про магнитофорную махину догадались?

— Ну разумеется. Я даже догадался, для чего ты с таким упорством над нею работал.

— Магнитофорная махина — полная ерунда. Поможет лишь увечным чудотворам вроде меня. Да и я нож могу метнуть дальше и точней…