Самородок

Слушать Войте стало вдруг противно — и особенно противно было слышать, что отец поставил вдруг себя ниже его, Войты. И будто бы даже гордился тем, что Войта в детстве не спешил исполнять его приказы. Конечно, он вряд ли дождался бы от отца откровенности и не жалел, что послушал немного, не привлекая к себе внимания, но и дальше стоять так счел недостойным.

— И кто же тот негодяй, перед которым мне нужно ползать на карачках? — Войта шагнул на дорожку перед завалинкой.

Отец оправился от смущения в один миг и даже сделал вид, что рассердился.

— Ах ты пащенок! Ты что же это, вздумал мои разговоры подслушивать?

Гнев его показался Войте смешным и неубедительным. И он снова, совершенно некстати, вспомнил, что уже давно стал выше отца ростом. Это представлялось ему гораздо более значимым, чем ученые степени: в детстве он мечтал превзойти отца силой, а не умом. Сбывшаяся мечта вовсе не доставляла ему радости, и даже наоборот.

— Бать, перестань. Давай рассказывай лучше, что произошло.

— Что-что… Дружок твой, Айда, прибежал, едва ты за порог вышел. Тебя искал. Ему тут в голову пришло, понимаешь… Ну, я его и допросил хорошенько. Очены, известно, люди чересчур умные. — Отец поглядел на своего друга. — Вот твой товарищ и удумал, кто может мрачуну помочь. И ведь угадал!

Это «угадал» отец сказал не столько с издевкой, сколько с горечью. Впрочем, Войта уже давно понял, о чем (и о ком) идет речь.

— Ты ходил просить за Глаголена? — еле-еле выговорил он. Он ожидал от отца чего угодно, только не этого. Просить за невестку, за внуков — это было бы вполне понятно, но за Глаголена?

— Вот еще! Буду я за мрачуна просить… Я просил за твоих детей. Рассудил, что так будет надежней. Вдруг в замке в самом деле не поверят бумаге? — Это прозвучало жалким оправданием. — Ну и подумал еще, что мы, Воены, никогда подлецами не были…

Благодеяния Глаголена в виде ренты, денег на образование внуков, богатого дома и прочего не тронули отцовского сердца, в отличие от последней воли…

— Ну? — поторопил Войта замолчавшего отца.

— Ну… Ну и пошел я на поклон к этому Достославлену. И ведь он, мерзавец, принял меня хорошо, объятья раскинул, и вроде бы со всем уважением отнесся — но я же не мальчик! Я всю его гаденькую игру с начала до конца разгадал! И обвинить его не в чем — не в чем! Кто со стороны наш разговор слышал, все решили, что этот Дрыга — мой благородный покровитель, а я — слизняк презренный, без чувства собственного достоинства.

— Надеюсь, про бумагу Глаголена ты ему не сказал?

— Ты меня совсем за слабоумного держишь? — обиделся отец. — Не только про бумагу — я и про письмо из замка не заикнулся. Намекнул только, что внуки мои в замке остались, что их убьют чуть что, а могли бы на мрачуна обменять…

— И что же Достославлен тебе ответил?

Выкрасть письмо с помощью магнитофорной махины было, конечно, неплохой идеей — при отсутствии выбора. Но, если хорошо подумать, вероятность добиться своего, даже имея письмо в руках, была ничтожной. К тому же на все это требовалось время, а до замка Глаголена три-четыре дня пути.

— Что он ответил? Он поставил условие. И, я тебе скажу, расписал, как он от всех зависит, и как он не всесилен, и как трудно ему будет это сделать… Ну, что не ради собственного тщеславия, а исключительно по необходимости, чтобы пойти мне навстречу… Он требует, чтобы просить за своих детей пришел ты сам.

Последние слова отец произнес очень тихо и даже робко.

— И как ты считаешь, стоит идти или нет? — спросил Войта. Нет, он не собирался идти к Достославлену, такое ему и в страшном сне не приснилось бы, но хотел услышать прямой ответ отца.

— Я считаю, что Достославлен хочет потешить тщеславие, а потом разведет руками и скажет, что у него ничего не вышло. Твой дружок Айда думает иначе.

Понравившаяся Достославлену идея сделать магнитодинамику герметичной наукой воплотилась в жизнь за несколько дней. А это не помилование какого-то мрачуна ради спасения женщины с тремя детьми. Достославлен может этого добиться. Вопрос в том, захочет ли? И вряд ли магнитофорная махина прибавит ему желания спасать семью Войты.

— Вообще-то я собирался его убить… — пробормотал Войта.

— Убить его ты всегда успеешь, — усмехнулся старший Очен. И, конечно, был прав.

Желание обладать двумя пуговичками, полученными Войтой от Глаголена, не толкнут Достославлена в объятья Войты — во-первых, Глаголен прав и в обвинение никто не поверит. Во-вторых, пуговички у Войты можно просто отобрать (а потому их следовало хорошенько спрятать).

«Безвыходное положение — это такое положение, простой и очевидный выход из которого нас почему-то не устраивает», — сказал как-то Глаголен. Вот он, простой и очевидный выход: уговорить Достославлена.

Войту перекосило.

Очен-младший явился, когда мать поставила перед Войтой ужин. Тот показал Очену кулак — чтобы не смел при матери заикаться об угрозе ее внукам.

— Если хочешь моего совета — я дам тебе совет, — начал тот.

Войта советов пока не просил, но покивал молча, потому что жевал.