Репрессии, осуществленные архангельским губернатором в отношении старообрядцев, сурово осудил Сенат. В декабре 1743 г. Сенат рассмотрел документы, поступившие из архангельской губернской канцелярии, и счел чрезмерно жесткими меры, принятые ею для борьбы против местных старообрядцев[517]
. В целом разгул репрессий заметно ограничивался страхом перед самосожжением, которое могло стать и реально было ответом старообрядцев на гонения. Радикальные решения, полагали в имперской столице, приводили к сокращению числа подданных – налогоплательщиков и исполнителей всевозможных повинностей. Так, посланные от Олонецкого духовного правления в 1743 г. кумбинским скитским старцам, «не смея решаться на крутые меры», вернулись ни с чем. В доношении, представленном в Новгородскую духовную консисторию, в этой связи указывалось: «ломать оные (избы.В 1742 г. кузнецкая воеводская канцелярия случайно узнала о собравшихся в одной из местных деревень вооруженных старообрядцах, готовящихся к самосожжению. На место событий, в деревню Лепехино, отправился отряд драгун и казаков во главе с унтер-офицером. В инструкции, составленной для этого воинского подразделения, указывалось, что главная задача состоит в том, чтобы «успокоить умы раскольников и до горения их не допустить, убедив всех разъехаться по домам своим без опасения и боязни»[520]
. Основную часть отряда предполагалось спрятать в лесу неподалеку от места скопления старообрядцев. Для переговоров «послать к ним только одного или двух смышленых людей», обязанных разъяснить им, что «к горению намерение они имеют от прельщения их лжеучителей, которые их приводят к прекращению здешней жизни и к будущему за злые дела мучению»[521]. Наставники самосожигателей, поясняли присланные из воеводской канцелярии проповедники, ведут паству в огонь по двум причинам. Во-первых, «для того, чтобы их неправое учение не обличилось» и, во-вторых, с тем, чтобы «не лишиться от простого народа скверного своего прибытка». После красноречивых обращений и длительных уговоров к потенциальным самосожигателям следовало применить силу. К ним планировалось послать казаков и драгун, переодетых «нищенским образом», и обманным путем проникнув в «згорелый дом», арестовать всех тех, кто собирался погибнуть в огне. На всякий случай предусмотрительные солдаты подготовили также длинные шесты с железными крючьями, чтобы вытаскивать людей из огня. На увещания старообрядцы ответили обычными в таких случаях ругательствами и отказались от дискуссий. Тогда командир приказал драгунам и казакам штурмовать здание, в котором засели самосожигатели. После начала перестрелки свершилось самосожжение: «не успел еще рассеяться пороховой дым, как пред отрядом уже представилась страшная огненная картина»[522]. Во время начавшегося вскоре следствия мнения представителей власти разделились. Одни порицали старообрядцев, приверженных самосожжениям, которые «намерение к горению имели от прельщения их же учителей, которые приводят их к прекращению здешней жизни». Другие обвиняли во всем неосмотрительного командира отряда, посланного для предотвращения «гари», поскольку он «набросился на раскольников без увещания их»[523].Крайне редко самосожжения удавалось предотвратить путем умелого вмешательства представителей местной власти. Один такой случай известен по материалам Томского края. В 1746 г. в деревне Тугозвоновой старообрядцы собрались для самосожжения. Катастрофу предотвратил специально для этой цели командированный из Кузнецка поручик Волков. Он прибыл с воинским отрядом, но спрятал своих людей в лесу. Обеспокоенным старообрядцам он объявил, что отправляется обучать драгун, а до них ему «дела нет». «Насмертники» повели себя необычным для такого рода ситуаций образом. Они, простодушно поверив офицеру, разошлись по домам. Тогда поручик с солдатами ночью «переловил зачинщиков дела – расколоучителей Терентия Бычкова и чернеца с Керженца Никодима с некоторыми из последователей. <…> Лишившиеся предводителей и товарищей раскольники присмирели и успокоились»[524]
.