Самоубийство по заказу

Но Александр за эти сутки успел разглядеть в Майе иное. Он бы назвал это чувство, которое иногда прорывалось у нее, но которое она почти все время, за несколькими редкими исключениями, умело сдерживала, давила в себе, – тоской по любви. Да, как ни странно, именно глубокой, затаенной тоской. Отсюда, вероятно, и резкие, яркие вспышки темперамента, когда ее физическое естество перебарывало-таки запреты ума и почти отрешенное мраморное спокойствие. И это он сумел разглядеть в ней, отнеся поначалу даже за счет некоторой двойственности характера, который требовал и отчаянной любви к себе, и отрешенного поклонения. А слезы в самом конце, когда прощались, только теперь стали понятны ему. Это ее абсолютная искренность с ним, пробившаяся, наконец, через мрамор брони, показала, насколько она устала, на самом деле, быть образцом для поклонения…

А в этот раз скорее всего сработала невероятность самой ситуации – московская подруга, ее неожиданный кавалер, письмо, гибель человека и этот нахальный Турецкий в придачу ко всему, – то есть весь комплекс противоречивых впечатлений, в которые она оказалась втянутой не по своей инициативе. А ведь именно волевые люди, сильные характеры, подобные ситуации переживают гораздо острее, нежели покорно плывущие по течению. Она позволила себе совсем немного расслабиться – и вот… Но легкомысленного отношения к себе она, разумеется, никогда не потерпит. Как жаль, что их дороги, скорее всего, больше не пересекутся…

Меркулову Александр Борисович позвонил уже из аэропорта, после того как в кассе ему выдали авиационный билет на самолет, уже вылетевший из Благовещенска. Он должен был через час совершить промежуточную посадку в Чите.

Костя удивился, как много успел сделать Саня по сути всего за одни сутки. И в качестве доброго ответа доложил, что и сам тоже постарался. Договорился-таки об отдыхе их жен. В ближайшее воскресенье они вылетают в Чехию, в Карловы Вары, где самим директором знаменитого на весь мир бальнеологического курорта на минеральных источниках – с кем только Костя не знаком, это всегда оставалось секретом для Турецкого, – было ему обещано лично обеспечить их лучшими местами в гостинице. Ну, насчет последнего стоило все-таки подумать, там «лучшие» номера, поди, за тысячи евро переваливают. И Костина щедрость не знает предела. Но если попросту, то было бы неплохо, если бы Ирка попила пару-тройку недель целебной водички. Вот заодно и проводить надо…

А на телеграмму Костя отреагировал несколько странно. Выслушал, помолчал и сказал, что Саня сразу по прибытию, не заезжая домой либо куда-то еще, немедленно прибыл к нему, в Генеральную прокуратуру. И желательно, чтобы больше никто пока об этой телеграмме не знал.

– Ни хрена себе! – отреагировал Турецкий. – Уже полгорода наверняка в курсе! И реакция средств массовой информации, вероятно, будет адекватной.

Похоже, Костя расстроился. И у Турецкого мелькнула предательская мыслишка: уж не хочет ли Меркулов все спустить на тормозах? Но одновременно появилась и другая: а зачем тогда, Саня, Бог устроил тебе встречу с такой замечательной женщиной, которая за правду, кому скажешь, пасть порвет? И стоит только опубликовать в ее газете эту телеграмму, а затем дать в качестве комментариев рассказы матери и невесты солдата, – это ж и представить себе невозможно, какая волна немедленно поднимется в средствах массовой информации! Цунами…

«А давно ты, Турецкий, сам-то стал таким фрондером? – услышал он голосок своего соглядатая и, наверняка, предателя. – Тебе, скажи, это надо? Теперь – в твоем-то отставном положении?» И перед глазами всплыло гордое и нежное лицо «княгини», ее проникающий в душу взгляд, ее губы, приготовившиеся улыбнуться, – а вот с наслаждением или горечью – это отчасти и от тебя зависит теперь, Сашенька…

Ах, Саша, Сашенька… Никак-то ты не успокоишься, видно, и в самом деле, неладно что-то в Датском королевстве…

Ему показалось даже, что его только что окликнул ее голос. Здесь, из толпы пассажиров в здании аэропорта. Он вздрогнул, сдерживая себя, чтобы не обернуться резко, и тогда понял, что это галлюцинация… слуха, что ли? И, чтобы не сдаться, не останавливаться уже, не придумывать причину остаться… он решил позвонить ей только из Москвы. По московскому времени выйдет как бы с минуты на минуту, а по местному – только через шесть часов. Не так, кажется, и долго, но она уже перестанет ждать, утишит разочарование и займется… Чем? Опять же устройством чужого счастья. Да, откровенно говоря, его отлет был очень похож на бегство…

Глава двадцать шестая МЕРКУЛОВ