Самоучитель танцев для лунатиков

Но разве ее надежды были необоснованны? Ведь пока никто не произнес вслух слова «смерть», Томаса записали на дополнительные исследования, а это означало, что, к какому бы выводу ни пришел доктор Джордж, шансы на исцеление у отца были. Через восемь часов отец проснулся и огласил на кухне план действий на ближайшее время (томограммы, биопсия, временное отстранение от работы и начало лучевой терапии). Амине даже показалось, что он в каком-то смысле почувствовал себя если не лучше, то, по крайней мере, более уверенно, как будто вынырнул из мутного бассейна и наконец помылся чистой водой.

– Ожидание результатов может стать испытанием для семьи, – сообщил он Камале и Амине, как будто это они были пациентами. – Я бы посоветовал вам отвлечься и постараться поменьше думать о том, что может и чего не может быть. Питайтесь регулярно. Хорошо, если у вас получится заняться спортом.

Произнеся эту речь, Томас принялся наводить порядок на веранде с рвением только что въехавшего в новую квартиру жильца. В мусорный бак отправились газеты за несколько месяцев, аккуратно свернутые провода повисли на крючках ровными рядами, свое место в пластиковых ящичках, а вместе с ним и новую полезную жизнь обрели три пакета шурупов, гвоздей и гаек.

Камала, в свою очередь, купила совершенно невероятную кулинарную книгу под названием «Как овладеть искусством французской кухни» и взялась за еще более невероятную задачу приготовления пищи в точном соответствии с рецептами. В результате получилось крайне непривлекательное ассорти из разных продуктов в таком количестве сливок, масла и муки, что казалось, она специально хочет довести членов семьи до сердечного приступа. Муж и дочь, однако, к этим новшествам отнеслись настороженно. «Ты пытаешься от меня избавиться?» – в шутку спросил Томас, хмуро глядя на целую кастрюлю соуса бешамель.

Даже Амина поддалась искушению чем-нибудь заняться: решила вернуться к своей работе, составила вместе с Джейн новый план фотосессий и очаровала всех гостей на кинсеаньере дочери Нины Виджил. Праздник прошел настолько удачно, что еще до конца вечера она получила два предложения на съемку. Она перерыла всю комнату в поисках припрятанных сигарет и торжественно спустила их в унитаз, словно отдавая кармический долг ради того, чтобы Томас поправился. Если она бросит курить, то ему наверняка станет лучше!

Все это время члены семьи по молчаливому сговору не обсуждали состояние здоровья Томаса, несмотря на то что по прошествии двух недель оно резко ухудшилось. Очередные томограммы, отмена пациентов по записи на целый месяц вперед, выбритый для биопсии участок волос размером с половину долларовой купюры… Конечно, было непривычно тайком возить его в больницу и обратно, не отвечая на телефонные звонки (Балы, Санджи и Димпл). Особенно странно Амина себя чувствовала, проигнорировав два сообщения от Джейми; впрочем, странным было скорее то, что каждое из них она прослушала раз по пять, но так и не перезвонила. Несколько раз она снимала телефонную трубку, но тут же клала ее обратно. Слишком много всего. Слишком тяжело. Лучше просто подождать, пока все не наладится, чтобы всю эту историю можно было аккуратно упаковать и оставить в прошлом, а потом уже перезвонить им всем.

К началу третьей недели Ипены убедили себя, что, несмотря на диагноз Томаса, меры принимаются исключительно профилактические. Отказываясь признавать наличие у него опухоли, они смогли посадить болезнь на воображаемый карантин и не дали ей проникнуть в свою жизнь. В течение двух недель Амина возила отца в больницу на процедуры и часто ловила себя на том, что рассматривает происходящее с выгодной для нее точки зрения будущего. Она рассуждала так: когда все закончится (Амина была убеждена, что это случится непременно, хотя ход событий был неясен), они вернутся к прежней жизни, будто приехавшие домой туристы, которые входят в свою гостиную. Так они и жили: постоянное наведение порядка, цыпленок а-ля оранж и процедуры – у них было столько дел, что страх перед будущим охватил их лишь через четыре недели после первой постановки диагноза. В тот день Томас уселся в кресло на веранде и ни с того ни с сего завел долгую беседу с племянником Итти. Он говорил ласково, но время от времени раздражался и повышал голос.

– Все еще разговаривает? – спросила Амина.

Камала кивнула, глядя на веранду через стеклянную дверь, нахмурилась и скрестила руки на груди. Тишина нарушалась лишь тихим тиканьем таймера – надо было вовремя проверить, как там поживает говядина по-бургундски.

По крайней мере, он встал. Амине почему-то было тяжелее прийти домой и обнаружить, что Томас оживленно беседует с пустым креслом, чем сейчас, девять минут спустя, смотреть, как он расхаживает по мастерской, что-то объясняя невидимому собеседнику. Амина взглянула на мать:

– Он все еще думает…

– НЕ ТРОГАЙ! – заорал Томас, бросившись вперед так резко, что мать и дочь подпрыгнули. – Без пальца останешься! Хочешь без пальца остаться?!

– Господи Исусе! – прошептала Амина.

– Иисус тут ни при чем! – отозвалась Камала.