Самозванка. Кромешник

— А то как же! — На сей раз кровосос смеялся дольше. Звук больше походил на карканье. — Кабы не сутолока, подняли б на колья во имя госпожи. Там беженцев ллокхэнских больше, чем крыс в подвалах. Кто ранен, кто в бреду. Грязь, смрад, драки. «Нежные» морды тряпками обвязывают, чтоб чего не подцепить. Когда я отъезжал, уже зараза какая-то начиналась. За городом трупы жгли. Не то холерина, не то оспа.

— Ты что, одно с другим не различаешь?

Южные вести совсем не радовали.

Эрвар давно намеревался приструнить злобствующие лесные племена. И бедствие, в контексте Валтаровых откровений, не казалось таким уж «стихийным».

— А по приметам и то, и другое, — Блодвэн задумчиво прикусил губу. — Я прежде такой дряни и не видал. Чтоб потроха собственные с кровью выблёвывать…

Адалин сумрачно растёр подбородок, чувствуя, как неприязненно заёрзал за пазухой горностай. Позёмыш всегда загодя чуял неприятности. И сейчас Спутник волновался.

— В Землях Жеша холера, — заметил Упырь между тем, разглядывая сложную вязь опоясывавшей зальчик балюстрады. — А на островах в Парящем море, кажется, чума свирепствует. Однако, вполне обыденная. Про землетрясения не слыхал. — Блодвэн не счёл нужным отвечать. Фладэрик задумчиво крутил серьгу между пальцами. — Гуинхаррэн, разумеется, в курсе этой душещипательной истории?

Кто бы сомневался! Знак, выложенный в Мрачных Холмах, распугавший нежить и приморозивший округу, выпивший силы подчистую, просто дожидался срока среди крапчатых мхов и пыльного вереска, в пегих от лишая пустошах на подступах к Долине.

«Ваш же, вампирий выгон».

Валтар говорил про новые Калейдоскопы. Мог ли Ллокхэн уничтожить «особый знак»? Фладэрик запоздало пожалел, что не срисовал узора. Битое стекло с шелестом перекатывалось в воображении, тасуя орнаменты, выворачивая Кромку на свой лад. Нет, не вспомнить.

Поганая Лилия поганого Ллакхара, будь он трижды неладен, затеял очень опасную игру. Самую опасную из всех возможных.

Те, что ждут за Кромкой, встрепенулись. А над Холмами заплясали изумрудные огни.

Глава 8. Корсак Гуинхаррэн

Потайная нора, где обитал Советник, хоронилась за покоями центральной анфилады, и, как знал Адалин, сообщалась сетью переходов как с Тронным Залом, так и с помещениями Управной Палаты — а то и горними светлицами самих Князей. По дороге Упырь размышлял над фрагментами головоломки, подкинутой судьбой, и персоне самого Гуинхаррэна, его непосредственного патрона.

Из Замковых кровососов Фладэрик доверял лишь себе, да и то — с оглядкой. А уж ясновельможных, сановных и прочих увечных духом, ради сохранения приличий прозывавшихся Высшими, почитал угрозой. Либо по причине крайней тупости оных, либо, наоборот, от чрезвычайной сообразительности.

Эзрэль Гуинхаррэн, Второй Советник Её Величества, заправлявший коронными прелагатаями, будучи неприлично, по меркам Розы, разумным, несомненно, принадлежал ко второй категории. Отчего вызывал ещё большие опасения. Номинально оставаясь непосредственным командиром, практически вампир предпочитал в дела вольнодумного гвардейца без нужды не соваться, закрывая глаза на сомнительные выходки и странные идеи. Отчего промеж ними и установилось нечто вроде негласного перемирия, предопределявшего характер взаимодействий: корректных, осмотрительных и, по возможности, редких.

Эзрэль подозревал: пожелай того старший Адалин, диспозиция — и его собственное положение при дворе — может кардинальным образом перемениться. Фладэрик имел сходные соображения. А так как конкретно против этой данности пока не возражал, предпочитал Эзру без нужды не порочить.

Второй Советник Упыря устраивал: невысокий, сухощавый вельможа с продолговатыми глазами и вкрадчивыми манерами юлил и подличал по мере необходимости, в целом, блюдя интересы королевства. Адалину это импонировало. Ещё в бытность гвардейцем, в Лучистой дюжине, рыжевато-русый, сметливый наследник Гуинхаррэн получил прозвище Эзра-Корсак, с годами вполне оправдавшееся. Однако вряд ли кто из современников рискнул бы теперь обратиться к нему подобным образом. Даже из бывших товарищей по Стягу. Гуинхаррэн, несмотря на вошедшую в привычку ироничную шутливость обхождения, не располагал к панибратству.

Сейчас же, обряженный в скромный вариант придворного платья — почти без вышивки и брыжей, неброская канитель, самоцветы, бархат, — Советник выглядел и вовсе мрачно. Тонко улыбался и поигрывал крупным перстнем, слишком громоздким для сухих пальцев. Аметист, ловя свечные отблески, хищно помаргивал в полумраке, точно глаз притаившегося зверя. Зенки самого кровососа напоминали узкие щели: «прищур Эзры», как и «улыбка Тэрглоффа», прочно вошли в национальный фольклор.

— Адалин, — кивком поприветствовал вошедших Советник, жестом велев Гристофу прикрыть тяжёлую дверь. — С возвращением.