Самвэл

К мукам усталости добавились и муки голода. С самого утра во рту у него не было ни крошки. Закаленный воин, Меружан привык к жизни под открытым небом и мог превосходно отдохнуть, выспавшись под деревом или под скалою. Но как быть с голодом? Природа предъявляла свои права. С другой стороны, его томили смутные подозрения. Этот невероятно храбрый и еще более уверенный в себе человек вдруг начал проявлять беспокойство. «А вдруг за мною гонятся?» — думал он. В столице никто не осмелился, из страха перед матерью, бросить в него камень. Она, конечно, отдала на этот счет самые строгие распоряжения. Но кто запретит каким-нибудь негодяям тайком выбраться из города и пуститься следом за ним? Не то чтобы он так уж дорожил жизнью, но она нужна была для осуществления поставленных целей. Подумав об этом, Меружан натянул поводья и свернул с большой дороги.

Свернув с торного пути, он намеревался по проселочным дорогам добраться до какого-нибудь глухого местечка, чтобы немного отдохнуть самому, дать отдых коню и потом продолжить путь. Князь хотел воспользоваться ночной темнотою и под ее покровом успеть выехать за пределы своего княжества (восточная граница была совсем недалеко), где каждый мог узнать его, и он постоянно был в опасности. Он ехал долго, но все не мог добраться до целины, оторваться от вспаханных полей и нив. Пашня говорит о близости человека, а он бежал от людей, искал безлюдья, искал пустыни. Места были ему знакомы, но темнота мешала определить, где именно он находился. Наконец пашни перестали попадаться. Теперь повсюду расстилались луга с густой зеленой травой. Это говорило, что он уже где-то в предгорьях.

До его ушей несколько раз донесся собачий лай. Никакой другой звук не мог сейчас быть приятнее: он наткнулся на пастухов или на охотников — ни те, ни другие не причинили бы ему вреда. И князь повернул коня в сторону, откуда доносился лай. Когда Меружан подъехал ближе, вместо одной собаки залилась лаем целая свора. Он продолжал ехать вперед, пока собаки не кинулись на него, преградив путь. Отбиться от озверевших псов было невозможно: при нем не было оружия, только кинжал. Меружан понял, что наехал на стоянку пастухов. Убить или ранить у пастуха собаку — все равно что убить брата или лучшего друга. Следовало объясняться с пастухами. Поэтому он только отбивался от собак. Разъяренные волкодавы окружили Меружана тесным кольцом и с бешеным лаем кидались со всех сторон. И его, конечно, разорвали бы в клочья, если бы не верный конь. Откуда ни наскакивали взбешенные псы, храброе животное мгновенно поворачивалось в ту сторону и отбивалось ударами копьгг.

На лай выбежал с копьем в руке пастух и окликнул из темноты:

— Кто ты? И что тут делаешь?

— Угомони собак, — отозвался Меружан, — потом узнаешь.

— Собаки не оставят тебя в покое, пока не скажешь, кто ты. Князь решил, что спорить с неотесанным простолюдином не имеет смысла, и ответил:

— Я младший сын ворсиранского князя. Мы охотились, и когда стемнело, я заблудился и потерял своих людей.

Ответ вполне удовлетворил пастуха; более того, ему даже польстило, что такой знатный человек вынужден силою обстоятельств искать прибежища в его шатре. Он прикрикнул на собак, и те умолкли. Потом подошел и взял под уздцы лошадь гостя.

— Следуй за мною, благородный господин, — сказал он.

Видя, как доброжелательно относится к пришельцу их повелитель, псы успокоились и разбрелись по местам.

Пастух провел нежданного гостя в свой шатер. Сразу же зажег светильник, расстелил на землю кошму и пригласил гостя сесть, а сам остался стоять, готовый к услугам.

— Садись и ты, добрый человек, — сказал Меружан. — Под одной кровлей гость и хозяин всегда равны. Обстоятельства привели меня в твой шатер, и я очень рад, что попал к хорошему человеку.

— Сначала надо позаботиться о госте, благородный господин, — возразил пастух, по-прежнему не садясь. — Гостя первым делом накормить надо.

— Не обременяй себя особыми хлопотами, — ответил гость. — Что Бог послал, что найдется, тем и обойдусь. У тебя наверняка есть хлеб или сыр, а если еще добавишь простокваши, ужин получится хоть куда. Я и впрямь проголодался.

Жилище пастуха напоминало комнату; четырехугольная нижняя часть его была сложена из тонких круглых сучьев, увязанных пестрым шнуром, переплетения которого складывались в причудливые узоры; куполообразная кровля была обтянута изнутри толстыми домотканными коврами, которые сходились в ее центре. Куда ни глянь, всюду бросались в глаза своеобразная нарядность и достаток, пожалуй, слишком расточительные для жилища простого пастуха. Это побудило Меружана задать вопрос:

— Чьи это стада?

— Княжьи, — ответил пастух, и в голосе его прозвучала простодушная гордость.