Самвэл

Самвел все еще находился во власти противоречивых чувств, и буря страстей повергла его в лихорадочное возбуждение. Отец приписал это волнению и все не выпускал дрожащей руки сына, все любовался им с умилением и восторгом. Его душу переполняло блаженство, и он почитал себя счастливейшим из смертных: ведь сын у него такой красавец.

— Ах, если бы ты хоть раз попался на глаза царю царей! — мечтал он вслух. — С таким лицом, с такой фигурой, с такой осанкой... — да он тут же поставит тебя во главе всей армянской конницы!

Эти слова были так неожиданны, что Самвел сразу очнулся и решил не отступать от намеченной роли, чтобы не выдать себя.

— Мне пока слишком рано занимать такие высокие посты, дорогой отец, — ответил он с принужденной улыбкой.

— Ты чересчур скромен, Самвел. Но взгляни на себя глазами отца — и это не покажется тебе преждевременным. Стоит тебе хоть раз появиться при дворе, и ты покоришь всех; стоит тебе хоть раз принять участие в конных ристаниях на главной площади Тизбона, а царю Шапуху кинуть на тебя хоть один взгляд из высоких окон своего дворца — и самые смелые упования твоего отца тут же сбудутся!

— Откуда тебе известно, дорогой отец, что я силен в конных ристаниях?

— Твоя мама писала мне, дорогой Самвел, часто писала. Писала и про твои успехи в стрельбе из лука, в военном деле, радовала тоскующее в разлуке отцовское сердце. На чужбине меня утешала мысль, что я — отец достойного сына. Однако я совсем потерял голову от радости! Даже забыл спросить, с кем ты приехал.

Самвел рассказал, кто его спутники. Отец распорядился разместить их в подобающих шатрах.

Потом он опять вернулся к беседе с сыном: расспрашивал о матери, о сестрах и братьях, спросил, готовится ли жена к приему гостей, и с особым интересом выяснил, как в Тароне смотрят на «положение дел», как настроены горожане и так далее.

Самвел отвечал на расспросы уклончиво и неопределенно, и его ответы не до конца удовлетворили любопытство князя-отца.

— Мать не послала с тобой письма? — спросил он.

— Как же, — Самвел вынул из-за пазухи письмо матери и передал отцу.

Отец взглянул на дату на письме и не мог скрыть удивления.

— Письмо написано давно, дорогой отец, — сказал Самвел и начал рассказывать о своих злоключениях, о своей тяжелой болезни, о том, как долго он пролежал в монастыре и так далее. Он только скрыл от отца, что после выздоровления кое-куда съездил и кое с кем повидался.

— Это очень неразумно, Самвел, — огорчился отец, — Столько времени ты пролежал в каком-то заброшенном монастыре и не дал знать ни мне, ни матери!

— Я пытался... но мои люди не могли добраться до вас. Сам знаешь, какое теперь беспокойное время. Головы слетают с плеч, как листья с дерева...

Самвел и в самом деле пробовал сообщить о своей болезни, но не отцу и не матери, а друзьям, которые тогда находились в крепости Артагерс, осажденной войсками отца и Меружана. Его люди не сумели проникнуть и крепость и поэтому о приключившемся с ним несчастье никто не знал. Отца очень огорчили испытания выпавшие на долю сына Он обнял Самвела и воскликнул:

— Господь во второй раз подарил мне тебя, мой бесценный Самвел. Хвала и слава его милосердию!

Хотя письмо было написано очень давно, для князя в нем многое могло представить интерес, и он сразу же углубился в чтение, а сыну посоветовал пройти в соседнее помещение и смыть с себя дорожную пыль. Толпа роскошно одетых слуг готова была служить ему. Все они были персы и не знали Самвела. Его отец не держал теперь армянских слуг, да никто из армян и не стал бы у него служить. Самвел оставил отца одного, а сам прошел туда, куда ему указали. Там было приготовлено все нужное для умывания.

Шатер был велик, снабжен всеми возможными удобствами и напоминал скорее передвижной дворец. Искусные руки лучших мастеров того времени придали ему красоту и великолепие. Снаружи, как и подобает жилищу самых высокопоставленных особ, он был обтянут пурпурной тканью, изнутри подбит бледно-лиловой. Шатер был разделен на несколько самостоятельных отделений, предназначенных для разных надобностей и имевших отдельные входы. Вместо дверей висели шелковые занавеси с бахромой по низу. Они держались на толстых шнурах с золотыми кистями.

Все строение, носившее отпечаток персидского пристрастия к роскоши, держалось на вызолоченных деревянных столбах, расписанных тончайшим цветочным орнаментом. Десять мулов с трудом перевозили его в разобранном виде. Снова собрать и установить шатер едва удавалось за целый день. Поэтому его всегда отправляли на следующую стоянку на день раньше, чтобы было время собрать.