Самвэл

— И да и нет, о доблестный Меружан, — заговорил один из послов. — Ты, конечно, узнал нас: ведь чуть ли не со дня твоего появления на свет мы верно служим славному роду, высокая честь принадлежать к которому дарована тебе судьбой. Каждый из нас носит на теле следы от сотен ран, полученных в бесчисленных битвах во имя чести и славы твоего рода. Но в последнее время словно некий злой дух вмешался в жизнь нашей любимой страны. Наши нивы залиты кровью, наши города стали грудами пепла. Внутренняя междоусобная война нарушила мир в стране, а потом — и мир в семье. Сын восстает против отца, отец губит своих сыновей; мать лишает сына материнской любви и ласки, сын ни во что не ставит материнскую заботу. Плач и стенания, слезы и рыдания стали ныне уделом злосчастных семей, в которых прежде царили мир и любовь.

Больной опять протянул руку к прохладительному напитку и освежил запекшиеся губы. Старый воин между тем продолжал:

— Такая же распря разгорелась и в мирном доме князей Арцруни, о доблестный Меружан. Ты, конечно, не забыл приема, оказанного тебе твоими горожанами, когда ты прибыл в Адамакерт и ступил на порог славного жилища своих предков. Твоя мать закрыла перед тобою двери отцовского дома, твоя жена отвернулась от тебя, твои дети сказали: « Ты нам не отец». И ты, понурив голову, пошел прочь от родового гнезда, где был прежде князем и господином. Твоя семья смотрела тебе вслед со слезами в глазах. Так родные и близкие провожают гроб, когда его опускают в могилу. Падают комья земли, и вечный мрак скрывает умершего от его близких. Твоя семья тоже считает, что ты умер и взят могилой, о доблестный Меружан: ты умер для них нравственно, умер духовно... Вот причина той скорби, в которую была погружена твоя столица, вот почему все дома были обтянуты черным и всюду развевались траурные флаги. Ты погиб и для своих горожан: ты отрекся от святой веры, которую исповедовали твои предки, ты ополчился против церкви, спасительная купель которой освятила твое появление на свет, ты предал родину, за которую столько раз проливали кровь твои предки. Да, ты погиб и для своей семьи и для своих горожан. Но не земля и не мрак могилы похитили тебя у них, а тот стыд и позор, то несмываемое пятно, которыми ты покрыл и самого себя и славное имя рода Арцруни...

Он поднял руку к изборожденному морщинами лбу, пригладил кустистые брови, словно они мешали излиться огню его горящих глаз, и продолжал:

— На справедливое возмущение твоей семьи и праведный гнев твоих горожан ты ответил неслыханно жестокой местью, о доблестный Меружан. Вместо того, чтобы одуматься, свернуть с гибельного пути и снова заслужить их любовь и уважение, ты прибег к насилию: ты безжалостно сжег город Ван, принадлежавший тебе и твоим предкам, ты беспощадною рукой угнал в плен собственных подданных. В чем их вина, чем провинились твои горожане? Тем, что не подчинились тебе, не пожелали иметь отступника князем и господином?

Он показал рукой на знамя, развевающееся на вершине холма, и сказал:

— Взгляни туда, о доблестный Меружан! Там развевается знамя твоих предков. Под ним стоит твоя мать, повелительница всего Васпуракана. Она предлагает тебе сделать выбор между ее материнской любовью и карающим мечом ее верных подданных. Выбирай же! Повинуясь заповедям христианства и голосу материнской любви, она готова простить тебя, готова предать забвению все горестные события прошлого, если ты распустишь персидскую армию, возвратишь армянских пленных и положишь конец междоусобной войне. Если ты согласен, она протянет тебе для поцелуя материнскую руку, ты снова станешь князем и повелителем Васпуракана, и твой народ преданно и покорно склонится перед тобою. Если нет, снова прольется кровь, и пусть битва рассудит, какова Божья воля.

Все присутствующие слушали посла со скрежетом зубовным и поражались долготерпению Меружана. Айр-Мардпет спросил с подчеркнутым презрением:

— И сколько же войска привела с собой княгиня Васпуракана?

Посол посмотрел на него исподлобья, но ответил:

— Она привела с собою достойнейших мужей Васпуракана, Айр-Мардпет. С нею также быстроногие мокцы, с нею са-сунцы со своими исполинскими луками, с нею наводящие ужас рштунийцы. С нею всеми нами почитаемая крестная сила!

Айр-Мардпет расхохотался:

— Княгиня понабрала черни со всех армянских гор!

Меружана покоробило вмешательство Айр-Мардпета и,

особенно, пренебрежительное отношение к матери. Он уважал свою мать как врага, с которым можно бороться, но которого нельзя ненавидеть. Притом же, будучи сам человеком суровым и жестоким, он умел, однако, ценить все высокое, возвышенное и благородное. Вот почему Меружан обратился к послам почти ласково: