Самые чужие люди во Вселенной

На улице тепло, но зноя нет. Лето не торопится, хотя прогнозировали жестокое пекло. Неделя за неделей ветер все так же свеж и не дает выйти без куртки. На пороге я задираю голову. Когда в здании восемнадцать этажей, поневоле вывернешь шею. В небесной синеве квадрат балкона. Иду направо через сквер, мимо спортзала, проверяю, точно ли он заперт. Точно. Становится жарко, ведь уже хорошо за полдень. В конце переулка виднеется культурный центр, где занимается литературная студия. Не знаю, что написали остальные; надеюсь, смогу прийти в следующую субботу. Пересекаю какую-то улочку, иду по теневой стороне. Вибрирует мобильник: эсэмэска от Норбера, десять минут прошли. Открываю сообщение. Ничего. Отвечаю то же самое. Ничего. Нельзя терять сосредоточенность. Сжимаю ножик в кармане джинсов. С двух сторон, как скалы, нависают четырехэтажные дома. Осознаю внезапно, как же тихо здесь во второй половине дня в начале лета. Не слышно детских голосов, учебный год окончен. Не слышно пения птиц, слишком сильно печет солнце. Мало транспорта, у него тоже летний режим. Каникулы повсюду, в самой толще бетона. Пробегает кошка, проезжает мопед. Потом две машины. И снова наваливается тишина. В вышине самолет режет небо на две неравные части. Лает собака. Подъезды закрыты. Зря это все, беглеца нипочем не догнать, он уже далеко. Если так, он сейчас едет в поезде или шагает по центру города. Поймал машину, пустился бежать, растворился в потоке прохожих. Сел в трамвай и ищет новое укрытие на другом конце города. Он бы ни за что на свете не остался там, где на него идет облава.

Вытираю вспотевший лоб. Жара дает о себе знать. Перехожу улицу, заглядываю в следующий сквер: пустые скамейки, расписанная граффити конструкция для лазания, два деревянных мотоцикла на ярко-красных пружинах и ни души. Играть сейчас некому. Некому оживить эту местность смехом и криком. Тишина царит.

Сносить будут только нашу башню. В той зоне, которую исследует Норбер, работы уже начались, но люди не разъехались. Они так и живут за строительными лесами. Порыв ветра поднимает пакет из-под чипсов. Я прижимаю его ногой, подбираю и бросаю в урну. Будь рядом Норбер, он бы посмеялся надо мной и моими принципами. В начальной школе я целую среду участвовал в большой уборке квартала. Школьникам-волонтерам раздали желтые жилеты и мусорные мешки. Весь день мы очищали его от пустых жестянок, упаковок от гамбургеров, сигаретных пачек. Касаться битого стекла и собирать шприцы нам строго запретили, объяснив, что, если уколоться, можно подцепить очень тяжелую болезнь. Это придало уборке остроты, хотя никто не нашел ничего мало-мальски опасного — обычный мусор, какой люди разбрасывают по небрежности.

Помню, я тогда гордился, что помогаю делать город красивее, и вечером заговорил об этом за столом. Норбер поднял меня на смех: быть мне дворником. Папа оторвал взгляд от телевизора и сказал, что гордиться тут нечем. Школа отправила меня выполнять грязную работу, которую должен делать город. Куда, интересно знать, утекают наши налоги, сварливо добавил он. А мама ничего не сказала. Наверное, ничего не услышала. Она умеет иногда отрезать слух от разговоров, как будто уши у нее закрываются так же легко, как глаза.

Я не ответил ничего. Молча кончил есть. Мне даже было немножко стыдно, что я участвовал в уборке.

Снова вибрирует телефон.

Ничего.

И у меня так же.

Только пустой пакет, который теперь не истлеет на земле.

Двигаюсь дальше.

На углу улицы замечаю машину. Она едет медленно-медленно. Даже издалека видно, что она битком набита людьми. Сразу понятно, кого-то ищут.

Ко мне возвращается страх, я делаю глубокий вдох. Машина исчезла. Пальцы отпускают рукоять ножа. Я стою, часто дыша. А если бы на меня напали? Я бы точно не смог воспользоваться ножом. В худшем случае его бы вырвали из моих рук и направили против меня же. Этот ножик — не оружие, мне с ним просто спокойнее. В детстве я думал, что нож — самое классное, что может быть у взрослого. Так и вижу деда, который выхватывает из кармана свой и отрезает ломоть хлеба или кружок колбасы. Помимо прочего, этот ножик — последнее напоминание о дедушке с бабушкой. Потом их одного за другим унесла болезнь.

Все побуждает меня остановиться, поэтому я иду дальше. Квартал полон тайников. Куда ни посмотри, сплошные закутки, темные углы, окна и двери, подвалы и люки. А может, я придумываю себе страхи и медленно проехавшая машина — всего лишь обычная медленно проехавшая машина?

Увидев, как женщина набирает код подъезда, захожу следом за ней. Она даже не смотрит на меня и торопливо идет к лестнице. В холле прохладно. У нас в доме похожий: серые стены, доска для объявлений стройкомпании. Только почтовые ящики по-другому расположены: у нас их больше семидесяти, а здесь четырнадцать. Дверь в подвал заперта. Ничего не взломано, отмечаю я про себя. Судя по всему, преследователи точно знали, где прятался белокожий беглец.