Самый большой подонок

Мне вдруг вспомнился умерший далеко ещё не старым человеком мой дед по материнской линии. Незадолго до смерти он тоже лежал поверх простыни лицом вверх – точ-в точь как эти умирающие люди. Его тело было цвета прогорклого сливочного масла в сумерках – точно такой цвет был присущ и телам этих несчастных. И даже горизонтальный шрам, располагавшийся у деда на левой стороне живота чуть выше пупка, имел тот же самый тёмно-коричневый цвет, что и шрамы, покрывающие тела многих из присутствующих в этой инфернальной больничной палате. Но старинная дедушкина кровать была не в пример здешним низеньким неудобным лежанкам очень высокой.

Мне тогда не исполнилось и четырех лет и я как настоящий маленький идиот носился взад и вперёд по огромной зале с тремя французскими окнами, где стояла его уникальная кровать. Подхватив случайно услышанные непонятные слова, до невозможности тихо произнесённые толстым волосатым врачом в разговоре с моей матушкой, я время от времени весело выкрикивал: «Битый канцер! Битый канцер!» и пытался угощать наблюдавшего за мной с доброй печальной улыбкой дедушку дешёвыми карамельками.

Я не понял тогда, что такое есть смерть, не понял даже, что она существует. Но уже примерно через год-полтора в голове сам собой оформился вопрос, испугавший меня ещё до получения на него ответа, и однажды я, набравшись смелости, подошёл к матери, возле которой мне всегда было так же тепло и уютно, как некогда в эмбриональной жидкости, и, дернув её за рукав платья, с замирающим от страха сердечком стал вопрошать:

– Мама, я не умру? Я не умру? Не умру?

Наверное, матушка не собиралась говорить мне правду, но не хотела и лгать, и потому молчала.

Я с надеждой заглянул в её полные неизбывной тоски глаза, и их печальный свет донёс до меня поразительное открытие:

– Все когда-нибудь умирают, сынок…

Так, медленно обводя взглядом мрачную комнату, я стоял несколько десятков секунд, не в силах ни уйти, ни вымолвить ни слова, пока не обратил внимание на две маленькие странности.

Во-первых, люди, лежащие у левой стены, были явно здоровее тех, кто располагался правее. Те же в свою очередь казались менее больными по сравнению с лежащими правее них, и так далее. На телах лежащих вплотную к левой стене, раны, гнойники, язвы и струпья вообще отсутствовали, хотя эти люди выглядели такими же худыми и измождёнными, как их менее удачливые товарищи по несчастью.