Во-вторых, я не то чтобы увидел или заметил, а шестым чувством ощутил, что вся масса кроватей едва уловимо, на долю миллиметра в секунду, перемещается справа налево. Покой больных, их статичность, стационарность, неподвижность, были видимыми, кажущимися, квазистационарными!
Я не поверил самому себе, но вот мой взгляд упал на одну из коек, на которой ногами к левой стене лежал жёлтый как пергамент и худой как скелет длинный усатый парень. Койка была ему коротка. Его просунутые между прутьев задней спинки кровати большие неказистые ступни уже по щиколотку вдавило в стенную панель и продолжало вдавливать дальше! Это заметное движение и убедило меня в том, что странный дрейф коек с их одиночными экипажами не является плодом моего больного воображения.
Теперь стоило повнимательнее присмотреться к больным, располагавшимся у правой стены. Стараясь не делать резких движений, я заставил себя снова взглянуть на оплывающую парафиновой свечой женщину.
Так и есть: она не прислонялась к стене, а приросла к ней, составив со стенной панелью единое целое. Нет, не приросла – унылая серая стена с почти неощущаемой скоростью минутной стрелки часов выдавливала из себя искалеченное женское тело! Ещё немного – и, как мне казалось, я бы смог ухватить смысл поражающего воображение квазистационарного процесса, но тут у одного мужчины с неопрятным поперечным шрамом в районе желудка открылась обильная чёрная рвота. Лежащего правее соседа, у которого из разорванного живота змеились оранжевые резиновые трубки, тоже охватили мучительные рвотные спазмы – в палате началась своеобразная цепная реакция. Его, как и человека со шрамом, стало громко тошнить, причем не полупереваренной пищей, а к моему неописуемому ужасу, самыми настоящими фекалиями.