Самый большой подонок

Надо полагать, меня занесло не в лифт, а внутрь большой музыкальной шкатулки, потому что одновременно с началом движения в кабину проникли и заполнили её непривычные для подобных мест шумы и звуки. Сначала высокий, женственный мужской голос под скромный аккомпанемент всего двух инструментов исполнил короткую, секунд на тридцать, печальную то ли прелюдию, то ли увертюру, то ли музыкальную заставку-перебивку. После короткой паузы на меня многодецибельным звуковым валом обрушилась и сама необычная «опера». А, может быть, и сюита. Я почему-то не пропускал мимо ушей ни единого кусочка причудливой музыкальной мозаики, лепившейся в замкнутом пространстве тесной лифтной кабины, пытаясь постичь зашифрованный смысл какафонического звукового послания. Не знаю, в самом деле слышал я музыку, или у меня просто шумело в голове после опрометчивой дегустации «лукафтеровки» и испытанного в адской больнице потрясения. Вряд ли навевающую мысли о грядущем Апокалипсисе психоделическую композицию можно было назвать в полном значении слова музыкальной, но она захватила меня, и я впал в самую настоящую нирвану. Отпущенное на свободу сознание машинально записывало эксцентричное произведение на внутренний магнитофон, пополняя и без того обширную фонотеку…

Когда в кабине лифта наступила тишина, я взглянул на часы и отметил, что загипнотизировавшая меня композиция длилась почти девять минут. Не так много для настоящей симфонии или оперы – но звуковой слепок с актуального облика нашего мира вобрал в себя очень многое: от беспричинно радостного гуления грудного младенца до страшного предсмертного крика совершающего самосожжение революционера или пацифиста.

Пока я вновь собирал себя по кусочкам и спускался с вершин музыкальных обобщений и абстракций на грешную землю, кабина продолжала неспешно тащиться вверх. За такое большое время она должна была подняться не иначе как в космос. Я потерял всякую надежду когда-нибудь приехать куда-нибудь. Пролетело много томительных минут, прежде чем лифт встал.