Самый одинокий человек

Помню наш последний день на вилле. Мы должны были уехать вечером ночным поездом обратно в Англию. Я был на взводе – испуг и радостное предвкушение. Я все время поглядывал, не начнет ли Эллис собираться, но он не начинал. Его туалетные принадлежности все так же лежали на полке в ванной, одежда валялась там и сям на полу. Мы поехали на пляж, как обычно, и там лежали на своем постоянном месте. Было очень жарко, и мы говорили мало и совсем не упоминали о своих планах – переехать в Прованс, к зарослям лаванды и к свету. К полям подсолнухов.

Я посмотрел на часы. Вот оно, почти. Я все твердил себе: «Сбудется, сбудется, он решится». Он прилег поспать, я оставил его и пошел купить воды и персиков. Я шел по улицам, ощущая себя местным жителем. Босой, свободный, такой уверенный в себе. Я говорил «бонжур» всем встречным. И представлял себе, как чуть позже мы выйдем поужинать и отпразднуем событие в нашем баре. И я позвоню Мейбл, и она скажет: «Я понимаю».

Я помчался назад, на виллу, взбежал по лестнице и умер.

Наши рюкзаки стояли открытые на кровати, ботинки – рядом. Я застыл в дверях, глядя на Эллиса. Он молчал, глаза были красные. Он тщательно складывал одежду, грязное – в отдельную сумку. Мне хотелось завыть. Мне хотелось обнять его и удерживать, пока наш поезд не уедет.

«Я купил воды и персиков нам в дорогу», – сказал я.

«Спасибо, – ответил он. – Ты всегда обо всем позаботишься».

«Это потому, что я тебя люблю».

Он не взглянул на меня. Он слишком быстро менялся.

«За нами приедет такси?» Мой голос был слаб и срывался.

«Мадам Курнье нас отвезет».

Я отошел к открытому окну, в крепкий запах тубероз. Закурил и стал смотреть на небо. Пролетел самолет, оставляя резкий оранжевый след на лиловой сини. Помню, я думал, как это жестоко, что мы бросили свои планы и они теперь где-то там. Другая версия нашего будущего – где-то в пустоте, обреченная вечно кружиться по орбите.

«Что делать с бутылкой пастиса?» – спросил он.

Я улыбнулся ему. «Давай ты ее возьмешь».

Мы лежали на своих местах, и ночной поезд дребезжал, пробираясь на север – совершая то же путешествие, что мы проделали девять дней назад, в обратном направлении. Темнота – лишь изредка под дверью просачивалась полоска света из коридора. Было жарко, душно, пахло потом. В темноте Эллис опустил руку вниз, ко мне, и стал ждать. Я ничего не мог с собой поделать – потянулся навстречу и взял протянутую руку. Я заметил, что кончики пальцев у меня онемели. Помню, я думал, что все устроится. Кто бы мы ни были теперь, у нас все будет хорошо.

По возвращении в Оксфорд мы некоторое время не виделись. Оба страдали – я знал, что страдаем мы оба, но по-разному. Иногда, в очередной серый день, я сидел за рабочим столом и вспоминал ту летнюю жару. Вспоминал запах тубероз, приносимый ветром, и запах осьминога, жарящегося на вонючей решетке. Вспоминал наш смех и выкрики торговца пончиками, красные холщовые туфли, потерянные мной в море, вкус пастиса и вкус кожи Эллиса, и небо, такое синее, что любой другой синеве теперь не стоит и стараться. Вспоминал свою любовь, которая на миг сделала возможным всё.

Помню, то был выходной день ближе к концу сентября. Звякнул колокольчик над дверью лавки, и появился Эллис. Я вышел из подсобки. В животе появилось все то же, прежнее ощущение.

«Я поеду, если ты хочешь, чтобы я поехал», – сказал он.

Я улыбнулся. Я был чертовски рад его видеть.

«Ты и сюда-то только что доехал, болван ты этакий, – сказал я. – Ну-ка лучше помоги мне». Он взялся за другой конец длинного складного стола и помог мне переставить его к стене. «Паб?» – предложил я.

Он ухмыльнулся. И, не успел я сказать больше ни слова, как он обнял меня. И все, чего он не мог высказать в нашей комнате во Франции, было высказано в этот миг. «Я знаю, – сказал я. – Я знаю».

Я уже понял, что не я – ключик к его замку, и смирился с этим. Она появится, дай только время.

Я не скоро признался себе во всех последствиях тех дней. В том, что онемение из кончиков пальцев неведомо для меня перешло в сердце.

Я влюблялся. У меня были любовники. У меня были оргазмы. Трилогия желания, как я это называл. Но великой любви после Эллиса у меня не было. Если по-честному. Между любовью и сексом пролегла широкая река, и паромщик ни за что не соглашался ехать на тот берег. Психиатру понравилась моя аналогия. Я смотрел, как он ее записывает. «Хи-хи, хи-хи», – скрипело перо по бумаге.

– Вот и все, – говорю я Крису, добравшись до конца рассказа. – Девять дней, которые меня до сих пор не отпустили.

– И вы больше никогда не были вместе?

– Нет. Это – все время, которое выпало на нашу долю. Остались друзьями.

Вид у него задумчивый. И печальный.

– Может, тебе надо поспать? – спрашиваю я.

– Может.

– Тогда я пойду. – Я встаю.

– Можно я ее оставлю у себя до завтра? – Он держит в руке фотографию.

Меня удивляет его просьба.

– Ну если хочешь.

– Я ее верну завтра. Мы ведь увидимся завтра?

Я начинаю обуваться:

– Да, но завтра мы будем писать письмо.

Я дохожу до двери, и он меня окликает. Я оборачиваюсь.