Самый одинокий человек

Когда Энни вышла из примерочной в невестином платье, я громко свистнул. Энни нахмурилась и сказала: «Это на тебя непохоже». А я ответил: «Просто случая не было».

Я заплатил, пока она переодевалась обратно в свои любимые джинсы.

Я взял со стола бутылку, подлил в бокалы вина и продолжил разговор. Я сказал, что мы с Эллисом обычно говорим о мимолетных вещах. Что мы просто существуем в присутствии друг друга (я именно так это и воспринимал). Часто в молчании. Это хорошее молчание, ведь слова могут обманывать, а молчание никогда не обманет. Наша дружба – безопасное пространство для обоих. Помню, я выразился так: «Мы удачно пришлись друг к другу».

Энни замолчала и задумалась. Она сказала, что однажды спросила Эллиса, целовались ли мы с ним когда-нибудь. Эллис тогда взглянул на нее, пытаясь понять, какой ответ она хочет услышать. Немного времени спустя он сказал: «Может, и поцеловались один раз, но мы тогда были совсем молодые».

Энни сказала мне, что этот ответ показался ей пошлым. Она всегда знала, что между нами – нечто большее, не просто юношеская дурь. «В первой любви что-то есть, ведь правда? Она недосягаема для тех, кто был вне ее. Но по ней меряют все, что будет в жизни дальше».

Я опустил голову, не в силах взглянуть ей в глаза.

Она встала и ушла в туалет. Я расплатился по счету, и официанты убрали со стола. Я был уже готов к возвращению в наш задрипанный «бед-энд-брекфаст» в Блумсбери, когда вернулась Энни. Она раскраснелась, и глаза ее блестели.

«Давай пойдем развлечемся, – сказала она. – Я хочу побывать там, куда ходишь ты».

Был вечер понедельника. Энни схватила меня за руку, и мы пошли к Чаринг-Кросс-роуд, к «Астории». Мы постояли на улице у двери, пока я прикуривал сигарету себе и Энни, разглядывая входящих в заведение мужчин. Я чувствовал, что Энни наблюдает за мной. Как лопата сдирает наросшие за много лет защитные слои. Я улыбнулся. Выдохнул дым. Отшвырнул щелчком сигарету в сточную канаву и сказал: «Пойдем».

Голос Тельмы Хьюстон пульсировал у нас в руках, пока мы платили за вход, а потом нас унесло в облако пота и лосьона после бритья, в кучку гологрудых клонов, поющих «Don’t Leave Me This Way»[25]. «Господи боже мой! – прокричала Энни. – Смотри!» На сцене извивались тела. Затянутые в кожу «королевы» состязались в танце с панками, и среди них тусовались подростки из пригородов, проживая запретную фантазию.

Я протянул Энни пиво. Разговаривать мы не могли из-за громкой музыки, так что быстро выпили, и новая песня катапультировала нас назад на танцпол. «Dance, Little Lady»[26]. И мы затанцевали, да еще как! В свете прожекторов блестели атласные шорты и потные плечи, и я почувствовал, что слишком плотно одет, и стянул футболку под смех Энни. «Я тебя не слышу!» – заорал я. Она прижала руку к сердцу. «Здесь! Классно!» На большом экране у нее за спиной крутились, повторяясь, танцевальные номера Басби Беркли.

Воздух был густ от брызг пота, разило попперсами, и мальчики в кожаном танцевали напропалую. Цветомузыка подначивала сама себя, и вспышки выхватывали из темноты восторженное лицо Энни – волосы прилипли к потному лбу. Рядом с нами танцевал усатый мужчина в белом жилете и перчатках. Он сунул Энни под нос какой-то флакон, и она ахнула. «Ты в порядке?» – старательно артикулировал я. Она ошарашенно кивнула. «Черт», – выговорила она. И улыбнулась.

Танцплощадку залил черный свет, и зубы Энни ослепительно забелели. Лифчик тоже: он был виден в V-образном вырезе футболки. Я показал пальцем. Руки в перчатках вздымались над толпой, пальцы мелькали, как перья. «Энни, смотри! Голуби летают!» – прокричал я. И ахнул. Рука залезла ко мне в джинсы сзади и нашла расщелину. Волна попперсов ударила в нос, и сердце завибрировало в такт басовым нотам желания.

В тишине и темноте задрипанный «бед-энд-брекфаст» казался сносным. Было два часа ночи, и у нас звенело в ушах. У меня побаливала голова, и я знал, что у Энни – тоже. Простите меня, бедные мои нос и мозг. Я вертелся с боку на бок, мне было жарко. Я встал, выпил воняющей хлоркой водопроводной воды из пластикового стаканчика и чуть не подавился собственной жаждой.

«Тебе не обязательно спать на диванчике», – сказала Энни с двуспальной кровати, которая нам досталась вместо заказанных двух одиночных. «Ничего, мне удобно, честно», – ответил я.

Она села. Я видел силуэт ее тела, подсвеченный сзади уличными фонарями.

«Майки, – сказала она. – Если ты кого-нибудь встретишь…»

«Я знаю».

Я не хотел говорить на эту тему и потому сразу прервал Энни. Сама мысль была ни с чем не сообразна. Я не смог бы привести в наш круг из трех человек кого-то постороннего. У меня в сердце больше не было места для любви.