Самый одинокий человек

Неровная земля заросла кустами, среди которых там и сям попадается сирень. Вдали поднимаются к небу голубые, как мел, горы – Альпийи. Я страшно устал, ведь я шел без отдыха несколько дней. От влажности воздуха мысли путаются. Одежда вся мокрая – я так потею, что это даже пугает. Внезапный позыв заставляет сойти с тропы. Я едва успеваю спрятаться за кустом, кое-как процарапать ямку в земле и присесть – и взрываюсь.

Облака – низкие, серые, они укутывают землю, как одеяло, поэтому кругом неподвижность и духота. Низкий раскат грома сотрясает небо над Альпийями. Но дождя не будет, избавление не придет. О, простые радости жизни: у меня в кармане есть бумажка. Пустячок, а приятно. Натягиваю штаны и закапываю ямку. Снова грохочет гром. Дождя нет, но вокруг начинают суетиться армии муравьев. Я наконец чувствую себя опустошенным, но не понимаю, почему мне от этого хорошо.

Я пью воду. Она теплая и не утоляет жажды. Я могу сойти с тропы в любой момент. Мне попадаются указатели на городки и отели, и ничто не мешает мне свернуть туда в поисках комфорта, но я не поддаюсь. Я с силой вдавливаю себя в одиночество и продолжаю переставлять ноги. В движении – в необходимости двигаться – есть нечто целительное. Помогает при травме. Об этом написаны горы научных работ – я их читал. О том, как животные встряхиваются, чтобы изгнать страх из мускулов. Я тоже так делаю. Под солнцем среди кустов я трясусь, ору, визжу. И остаюсь на тропе, привязанный к ней движением, – я верю в него, верю в невидимое лекарство, которое поможет мне снова ощутить себя человеком.

Слышу блеяние. Поднимаю взгляд и вижу впереди небольшой заброшенный монастырь. Во всяком случае, кажется, что он заброшен – часть его явно разрушилась, и в тени развалин прячется от солнца небольшое стадо белых коз. Но, подойдя ближе, я понимаю, что эти руины – своего рода жилище. Я бросаю рюкзак на землю и присаживаюсь на ступеньки, уже впитавшие дневной жар. Расшнуровываю ботинки, стягиваю носки и сразу понимаю, что сегодня уже никуда не пойду. Я поделю убежище и тень с козами и засну под музыку их беседы.

Задремываю. Просыпаюсь: не знаю, сколько времени прошло. Жар нисколько не спал. Но я чувствую – рядом кто-то есть, и сперва решаю, что это любопытная коза пришла познакомиться. Но, открыв глаза, вижу священника. Может быть, он чуть старше меня – трудно сказать. У него доброе лицо, благодушие в глазах и смуглая кожа южанина. Он держит в руках большую терракотовую миску воды, в которой плавают соцветия лаванды, испуская тонкий аромат. Священник ставит миску рядом со мной и уходит в дом. Я погружаю ноги в воду и чувствую себя в раю. Священник снова появился – на губах у него дрожит улыбка. До меня вдруг доходит, что в этой воде я должен был умыть лицо и руки.

Меня вводят в комнату, там темно и тихо. Припахивает сыростью и ладаном. Отодвигаю ставню и смотрю на рядки фиолетовой лаванды. Пчелы и цикады обеспечивают саундтрек к этой сцене. И козы со своими колокольчиками. Я оборачиваюсь, но священник уже ушел. Он положил мой рюкзак возле узкой кровати на железной раме. Над кроватью висит распятие. Рядом – письменный стол, на нем алтарная свеча. Я снимаю распятие со стены, кладу на стол и прикрываю собственной рубашкой. По лестнице поднимаются шаги. Я приоткрываю дверь и мельком вижу спины двух туристов, направляющихся в комнату над моей. Я не успел разглядеть, мужчины это или женщины. Очень уж большие у них рюкзаки.

Спускается ночь, и меня накрывает тревога. Я смотрю, как меняется свет за окном, как зажигаются оранжевые огни на дальних фермах. Когда синева неба сгущается до черноты, появляются звезды – в основном белые, но порой попадаются розовые. Этажом выше тело звучно шмякается в кровать. У меня под дверью появляется полоска света. Ее пересекает тень, слышится тихий раскат грома. Стучат в дверь, и я вскакиваю.

В комнату вливается поток света. У священника в руках поднос – хлеб, фрукты, сыр, открытая бутылка вина. Он ставит поднос на стол, зажигает свечу и собирается уходить.

Я тянусь к нему, касаюсь его руки. Поешьте со мной. Пожалуйста. Здесь хватит на двоих.

Священник остается. Мы едим. Мы храним молчание, но пьем из одного стакана. От долгой ходьбы ко мне вернулся аппетит – рот оживает, вкушая кислый хлебный мякиш, шибающую в нос склизость сыра, сочную сладость абрикосов. Спасибо, говорю я. Merci. Слегка покачиваю головой – в знак благодарности и неверия в происходящее.

Раздвоенные молнии озаряют окоем, но дождя все нет. Летучие мыши отвоевали небо у ласточек, воздух напоен сладостью почвы и лаванды. Я стою у окна. От свечи, горящей на столе, по временам доносится запах меда.

За спиной – прерывистый звук движения. Не дыхание ли? Чужое тело – совсем близко. Я неподвижен – мне больше нечего и некому предложить. Слышно, как расстегиваются пуговицы, ткани соскальзывают с тела.