Самый сексуальный вампир

– Я никогда не причиню тебе вреда, – он сделал еще один шаг к ней. – Я собираюсь тебя поцеловать.

Соблазнение. Она была права с самого начала. Она засунула руки в карманы пальто. Наткнувшись на его стрессбол, она сжала его в кулак.

– А тебе не кажется, что сначала надо спросить разрешения?

Он покачал головой.

– Если я спрошу, ты можешь отказаться.

Смелый и агрессивный. Он прорвался сквозь ее защиту и завладел той тайной первобытной частью ее существа, которая жаждала быть любимой таким сильным, решительным мужчиной. Альфа-самцом, как парни из книг ее матери. Таким мужчиной, как Грегори, который всю ночь будет поклоняться ей и доставлять ей удовольствие, сколько душе угодно.

Но она не могла сдаться. Отношения с ним были невозможны.

Она вздернула подбородок.

– Ты поцелуешь меня против моей воли?

Он коснулся пальцем ее подбородка.

– Мне придется изменить твое решение.

– Сомневаюсь, что ты... – она замолчала, когда он провел кончиком пальца по ее горлу. Мурашки побежали по ее рукам, и она вздрогнула.

– Ученый, – прошептал он.

– Гори, – прошептала она в ответ.

Уголок его рта приподнялся, отчего на щеке появилась ямочка.

– Мозги и зверь?

К сожалению, ее мозг работал плохо. Должна быть дюжина причин остановить его, но она не могла придумать ни одной.

Его рука скользнула к затылку. Его взгляд встретился с ее, и его глаза стали более яркими, более изумрудно-зелеными.

– Ты знаешь, как сильно я тебя хочу?

Она покачала головой.

– Ты такая невероятная, – он поцеловал ее бровь. – Такая смелая, – он поцеловал ее в висок. – И красивая, – его губы скользнули по ее щеке.

– Нет, – она уперлась руками ему в грудь, останавливая, когда его рот завис менее чем в дюйме от ее собственного. Господи, как же она хотела его!

Но она должна сопротивляться.

– Это невозможно.

Его рука крепче сжала ее шею. Он наклонил голову вперед, пока его лоб не коснулся ее. После минутного молчания, он прошептал:

– Ты можешь говорить, что это сложно. Жестоко. Испытывающе. Но не говори, что это невозможно.

Она толкнула его в грудь.

– Но это так. Ты же знаешь.

Он отпустил ее и отступил назад, нахмурившись.

– Почему? Почему невозможно?

Она сжала в кулак стрессбол в кармане.

– У нас не так уж много общего. Я... ученый, а ты нет. Я...

– Ты жива, а я нет, – перебил он ее.

Она поморщилась.

– Мой отец никогда не примет тебя.

– Что насчет тебя?

– Я... я не знаю, – она сжала мяч. – Я не так уж хорошо тебя знаю. Мы познакомились всего несколько дней назад.

– Эбби, ты меня знаешь. Ты видишь во мне то, чего не видит никто другой. Даже я сам. Я уже восемнадцать лет не могу смотреть на себя в зеркало, но ты... ты – мое зеркало. Когда я вижу твои слезы по матери, я чувствую те слезы, которые пролил по своему отцу. И когда ты страдаешь, я тоже это понимаю, – в его глазах блеснули слезы. – Несколько ночей назад мы потеряли в бою того, кого любили.

– Мне очень жаль, – прошептала она.

– И у нас действительно много общего, – продолжил он. – Мы оба трудолюбивы и целеустремлены. Мы оба жили в тени, прячась от публики. Мы оба испытываем стресс, – он сунул руку в карман и вытащил оттуда шарик. – Это проявляется в наших руках.

Она усмехнулась.

– Это не предвещает хороших безстрессовых отношений.

Он улыбнулся.

– Мне нравится твое чувство юмора, – он шагнул к ней. – Мне все в тебе нравится.

Ее грудь сжалась. Ей тоже все в нем нравилось. Кроме вампирской части. Это было трудно принять.

– Все равно это невозможно. Совершенно непоправимо...

– Не говори этого! – он пристально посмотрел на нее, потом резко повернулся и пошел к другой стороне беседки.

Ее так и подмывало подбежать к нему, обнять и утешить. Не делай этого. Ты должна сопротивляться.

Он положил руки на перила и посмотрел на звезды. Лунный свет падал на его лицо, и она отодвинулась в сторону, чтобы видеть его красивый профиль, утопающий в серебристом свете.

– Мы с отцом часто ходили в походы в горы, и мы любили вставать рано, чтобы посмотреть на восход солнца. Теперь я никогда не смогу увидеть солнце. Это невозможно.

– Солнце навредит тебе? – спросила она.

– Оно убьет меня, – он наклонил голову, все еще глядя на звезды. – Когда папин рак распространился на печень, мне сказали, что надежды нет. Это было невозможно.

Ее сердце болело за него, но, когда она открыла рот, чтобы сказать, что ей жаль, он продолжал говорить.

– Когда я умирал на парковке, а мама умоляла Романа сделать мне переливание, он сказал, что уже слишком поздно. Это было невозможно.

Слезы жгли ей глаза. Она не могла вынести мысли о его смерти. И он потерял так много – солнце, отца, свою смертность.

Он дотронулся до розы, которая росла на лозе рядом.

– Когда я проснулся нежитью, я спросил, смогу ли я когда-нибудь снова стать смертным, и они сказали, что это невозможно.

По ее щеке скатилась слеза.

Он сорвал розу.

– Теперь это возможно. Роман нашел способ, но у меня нет образцов моей смертной крови. Моя мать сожгла окровавленную одежду, которая была на мне, когда на меня напали, – он сорвал шип со стебля розы и бросил его на клумбу. – Так что для меня это невозможно. Теперь ты понимаешь, почему мне не нравится это слово.