Читаем Самый темный час (СИ) полностью

Честно-синий цвет глаз потемнел на оттенок, словно кто-то приглушил внутренний свет.

Чужой же взгляд и жест Сиэль понял верно, с промедлением кивнув головой, как-то в раз затихнув. Вот только то ожидание и легкое напряжение во взгляде…

Когда там тишина наступает?

Перед бурей?

Себастьян

Как же чертовски мало..

Казалось бы – больше и не может быть – вот он граф, весь перед ним. И все равно мало. И вряд ли когда-то станет много или хотя бы достаточно.

Это почти навязчивая идея. Фетиш.

Необходимость в этом существе.

Необходимость в том, чего никогда не было и, что казалось ненужным и непонятным для самого Себастьяна – в той самой зависимости.

Мысли – прочь.

Тихое рычание сопроводило укус, оставленный на ключице мальчика, тут же заглаженный мягким прикосновением губ к припухшей коже.

Снова же зарычав, Себастьян отстранился – стянуть оставшийся гардероб с графа и.. рычание перешло в тихий сдавленный смех в то время, как демон с самым что ни на есть правильным видом.. дворецкого, занялся складыванием брюк, походу отряхнув с тех некую пылинку и удовлетворенно качнув головой.

Не сводя внимательного и ни капли не ехидного взгляда с чужого лица.

О-оочень аккуратно переложив ровно сложенный атрибут одежды на тумбочку, демон не глядя расстегнул собственные брюки, тут же избавляясь от тех, сбросив куда-то на пол с прежней смешливостью легкой.

Ну до чего же приедливая черта, а? Смех. Вот даже когда не нужен проскальзывает против воли в каких-то мелочах.

Или же просто, серьезность – не его конек. Смех дает легкость восприятия. А вот серьезность – напротив подбавляет тяжести в любой ситуации.

И на момент – тяжести вполне хватает, чтобы не пренебречь юмором.

Он не может не думать, не чувствовать, не помнить – этот болезненный комок ощущений внутри не может перестать существовать по его желанию. Боль – кузница души. Он сам устанавливал эти правила, наделяя творения отца волей и душой. По подобию. Только вот – не по отцовскому, а по собственному.

Он – всего лишь эгоист, заглушающий собственную боль чужим теплом?

Или просто слишком критичен к собственным порывам порой.

Так или иначе – но он здесь. И граф здесь.

И подобная близость сводит с ума не его одного. А значит – не стоит и искать в себе ответы на непоставленные вопросы.

Стоит просто припасть губами к чужому виску, осторожно прочертив теми путь по щеке и подбородку, спускаясь к шее, усиливая нажим, прихватывая кожу зубами, пробуя на вкус.

Ключица.. грудь.. о, да он просто, кажется, слетел таки с катушек, пытаясь приложиться к каждому сантиметру чужой кожи, оставляя след от легкого укуса или же просто влажную дорожку.

Одна рука скользнула под спину мальчика, вторя по спине маршруту губ и языка по груди.

Наверное, то довольное урчание, что порой переходит в мягкий рык голодного зверя, выглядит немного странно, но.. но он же слетел – можно.

Мешать чужим порывам он больше не станет. Как и лишать свободы перемещений и изучения чужие руки. Не в этот раз. Ну один-то раз он сможет обойтись без издевательств – сам ведь так хотел. Ярче, чище, искреннее. А вернуть в привычную колею – можно и позже.

И если. И.. хватит.

Он лишь слегка отстраняется, чтобы лучше разглядеть что-то в чужом взгляде. По его собственному сейчас вряд ли что-то можно прочесть. Если не знать, что эта темнота, что заняла все пространство глаз – единственное, что не может врать.

Оторваться от чужого тела сейчас он просто не сможет. Наверное, вот если прямо сейчас весь светлый легион нагрянет – он лишь отмахнется, попросив обождать за дверями.

Удивительно, что в жестах не проявляется ни резкости, ни порывистости, учитывая тот внутренний накал. Что-то больше свойственное человеку – желание, влечение, но оно на удивление остается второстепенным, просто за возможностью касаться, быть ближе.

Он не торопится, но и не медлит особо. Просто получает удовольствие от момента. Вкус блюда лучше ощущается во время неторопливой трапезы, а не в перекусе на ходу.

Да и, реакция чужая – такая же вкусная часть процесса. Не может же он лишиться такого удовольствия. Эгоизм не позволяет. Ну, ладно, не только он. Просто нравится.

- Вкус-ссный..

О, ну оно слегка маниакально прозвучало, да. Тут же подтверждаясь очередным укусом.

Он вот, неторопливо вычерчивая узоры по чужой коже спускается по животу, повторяя движения губ параллельным движением ладони, что кончиками ногтей чертит по спине графа.

Ладонь все же немного опередила губы, достигнув ягодиц, оглаживая ложбинку между теми, проникая внутрь, как раз к моменту встречи губ демона с чужим пахом.

Впрочем, он лишь поддразнил, коснувшись плоти губами и начиная обратное движение вверх.

И это все – не издевательство. Это.. внимание.

Сиэль

Как-то он надолго замер, наблюдая за чужими действиями. Практически какой-то транс.

Ему нравится. Даже просто смотреть – нравится. Никогда не замечал. Возможно, все дело в том, что смотреть на дворецкого – это одно, а смотреть на Себастьяна – другое.

Он ведь разграничивал. Мог.

А вернее – просто не видел альтернативы. Только удобства. И комфорт. Силу. Пути.

Теперь он видит гораздо больше.

Перейти на страницу:

Похожие книги

99 глупых вопросов об искусстве и еще один, которые иногда задают экскурсоводу в художественном музее
99 глупых вопросов об искусстве и еще один, которые иногда задают экскурсоводу в художественном музее

Все мы в разной степени что-то знаем об искусстве, что-то слышали, что-то случайно заметили, а в чем-то глубоко убеждены с самого детства. Когда мы приходим в музей, то посредником между нами и искусством становится экскурсовод. Именно он может ответить здесь и сейчас на интересующий нас вопрос. Но иногда по той или иной причине ему не удается это сделать, да и не всегда мы решаемся о чем-то спросить.Алина Никонова – искусствовед и блогер – отвечает на вопросы, которые вы не решались задать:– почему Пикассо писал такие странные картины и что в них гениального?– как отличить хорошую картину от плохой?– сколько стоит все то, что находится в музеях?– есть ли в древнеегипетском искусстве что-то мистическое?– почему некоторые картины подвергаются нападению сумасшедших?– как понимать картины Сальвадора Дали, если они такие необычные?

Алина Викторовна Никонова , Алина Никонова

Искусствоведение / Прочее / Изобразительное искусство, фотография
Бессильная
Бессильная

Она — то, на что он всю жизнь охотился. Он — то, кем она всю жизнь притворялась. Только экстраординарным место в королевстве Илья — исключительным, наделенным силой, Элитным. Способности, которыми Элитные обладают уже несколько десятилетий, были милостиво дарованы им Чумой, но не всем посчастливилось пережить болезнь и получить награду. Те, кто родились Обыкновенными, именно таковыми и являются — обыкновенными. И когда король постановил изгнать всех Обыкновенных, чтобы сохранить свое Элитное общество, отсутствие способностей внезапно стало преступлением, сделав Пэйдин Грей преступницей по воле судьбы и вором по необходимости. Выжить в трущобах как Обыкновенная — задача не из простых, и Пэйдин знает это лучше многих. С детства приученная отцом к чрезмерной наблюдательности, она выдает себя за Экстрасенса в переполненном людьми городе, изо всех сил смешиваясь с Элитными, чтобы остаться в живых и не попасть в беду. Легче сказать, чем сделать. Когда Пэйдин, ничего не подозревая, спасает одного из принцев Ильи, она оказывается втянутой в Испытания Чистки. Жестокое состязание проводится для того, чтобы продемонстрировать силы Элитных — именно того, чего не хватает Пэйдин. Если сами Испытания и противники внутри них не убьют ее, то принц, с чувствами к которому она борется, непременно это сделает, если узнает, кто она такая — совершенно Обыкновенная.

Лорен Робертс

Фантастика / Современные любовные романы / Прочее / Фэнтези / Любовно-фантастические романы / Зарубежная фантастика / Зарубежные любовные романы / Современная зарубежная литература
Рахманинов
Рахманинов

Книга о выдающемся музыканте XX века, чьё уникальное творчество (великий композитор, блестящий пианист, вдумчивый дирижёр,) давно покорило материки и народы, а громкая слава и популярность исполнительства могут соперничать лишь с мировой славой П. И. Чайковского. «Странствующий музыкант» — так с юности повторял Сергей Рахманинов. Бесприютное детство, неустроенная жизнь, скитания из дома в дом: Зверев, Сатины, временное пристанище у друзей, комнаты внаём… Те же скитания и внутри личной жизни. На чужбине он как будто напророчил сам себе знакомое поприще — стал скитальцем, странствующим музыкантом, который принёс с собой русский мелос и русскую душу, без которых не мог сочинять. Судьба отечества не могла не задевать его «заграничной жизни». Помощь русским по всему миру, посылки нуждающимся, пожертвования на оборону и Красную армию — всех благодеяний музыканта не перечислить. Но главное — музыка Рахманинова поддерживала людские души. Соединяя их в годины беды и победы, автор книги сумел ёмко и выразительно воссоздать образ музыканта и Человека с большой буквы.знак информационной продукции 16 +

Сергей Романович Федякин

Музыка / Прочее / Документальное / Биографии и Мемуары