Читаем Самый темный час (СИ) полностью

Собственное имя с чужих губ. Казалось бы – слышал уже столько раз и в стольких интерпретациях звуковых, что не должен и замечать таких вот мелочей, ан нет. Все равно мгновенно находится отклик в довольном урчании. Впрочем, то лишь на долю секунды, а следом демон вопросительно вскидывает бровь.

- Сиэль?

Почти светским тоном, да. Легкая безболезненная поддевка, не более. Он помнит свое имя и интересуется, как у графа с собственным.

Хм. Да и разве же были его поддевки когда-либо не безболезненными?

Смешливость. И ничего кроме.

А вот имя графское все равно дается с легким напряжением внутренним. Не естественно срывается с губ – скорее, собственным желанием то озвучить. Но все же.. непривычно.

Несдержанность мальчика вызывает все тот же отголосок смешливости, но не столь приметный. К тому же – он вполне понимает. И мотив, и ощущения на момент. Просто сам не привык выражаться столь открыто искренно.

Он может лучше, на самом-то деле.

Немного отстранившись – перехватить запястье графа, мигом позже опуская чужую ладонь на собственную грудь. Туда, где стучит тот идеально-непогрешимый некогда механизм: ровно, не сбиваясь с ритма даже в такой момент. Под маской человеческого сердца в человеческом организме. Но он не человек. И даже не..

И сам не до конца знает.

Но зато точно может прямо сейчас вспомнить собственные слова о доверии. О том, что нельзя никому верить, тем более демонам. И людям. И тем паче давать кому-то шанс узрить собственную слабость.

Вспомнил.

Смешок был веселым.

А следом Себастьян лишь немного усилил нажим, секундно прикрыв глаза и позволяя темноте изнутри начать свое мягкое опутывание нитями чужой руки.

Оживающая темнота, что постепенно мягкими объятиями скрывает демона и мальчика, разрастаясь почти в шевелящийся кокон из двух тел.

И ощущения теперь несколько ярче – ладонь графа постепенно проходит вглубь этого средоточия мрака, достигая своей цели. Ну вот – очаг тьмы внутри. Никогда о том не думал. Не станет и сейчас.

Какое думать, когда такое вот?

И теперь вот любое чужое ощущение чувствуется как собственное, но все же остается возможным для разграничения при должном старании.

Что он делает?

Черт бы тебя.. Себастьян!

До этого он врал сам себе о масках. Ибо вот эту – человеческую маску еще никогда и не перед кем не снимал. Даже перед собой.

Ну и вот как должен реагировать нормальный человек на то, что в такой момент у него под руками вместо привычного тела проявляется нечто? Так ведь можно как минимум приступ словить. Но то нормальные люди, да.

И все же..

Нет.

Это может напугать, оттолкнуть..

Не важно.

Да может быть уже.

Настороженность. Внимательный взгляд, устремленный на чужое лицо.

А темнота постепенно находит свои границы, постепенно отпуская мальчика.

Сиэль

О, спасибо, он прекрасно помнит свое имя. Да. Да? Да.

Кажется.

Но чужое – лучше. И наверняка. Наверное, это не столь правильно? Правда, когда бы его заботило такое?

Когда-то да заботило, а теперь о том не имеет значения. Теперь его заботит другое.

Вопроса во взгляде не появляется даже когда Себастьян перехватывает его руку, хотя внутри тот вспыхивает, кажется.

А вот по мере чужих действий непонимание все же немного, да прорвалось.

Это…

Непонимание переходит во внимание – почти незаметно, плавно, но вполне читаемое.

Нет, его оно не пугает, на самом-то деле.

А если подумать хорошенько, то что его вообще могло бы напугать?

Ответ находится. И он неприятен. И думать об этом он не будет, потому как такое невозможно.

Рукой мальчик не шевелил. Осознанно. И не потому, что оно было неприятно. В какой-то степени наоборот. Это почти фетиш.

Слиться с другим существом. Чувствовать больше. И больше видеть.

Второе необязательно, но если уж пришлось, он не будет против.

Пару раз внутри что-то обрывается с должного ритма, пропуская удары, но это не страх, не непонимание. Что-то другое. И объяснить это он вряд ли сможет.

О чем речь? Он не так давно просто смирился с тем, что люди чувствуют.

И он сейчас тоже чувствует. И…не хочет терять это ощущения. Это ведь Себастьян.

Кажется, раньше подобной фразой он объяснял любой поступок его сумасшедший. Или не особо понятный. Порой даже неприятный.

Теперь это применимо ко всему. Абсолютно.

Улыбка выходит почти незаметной. Осторожной. Он не уверен, что ей здесь место, но сдержать не хватило сил.

Как и напрячь руку.

И сердцебиение снов возвращается к привычному бегу. Ускоренному.

Вопроса нет.

Поймав и почувствовав чужой взгляд мальчик слабо покачал головой, будто прося убрать это выражение из глаз. Все ведь в порядке.

- Тепло.

Он не уверен, что это из-за происходящего. Не совсем верно. Из-за происходящего, но внутри. По вине того, что происходит снаружи.

Или здесь такого понятия и вовсе не осталось теперь?

Он нуждается в нем. И сейчас. Всегда. С того самого момента, как Себастьян появился в его жизни. И он никогда не считал его воплощением света. Это неправильно. Тот был тьмой – но тьмой желанной, нужной, своей. Будто бы разделил ту темноту, что поселилась внутри него самого.

И то, что происходит сейчас, почти что подтверждает ощущения.

Перейти на страницу:

Похожие книги

99 глупых вопросов об искусстве и еще один, которые иногда задают экскурсоводу в художественном музее
99 глупых вопросов об искусстве и еще один, которые иногда задают экскурсоводу в художественном музее

Все мы в разной степени что-то знаем об искусстве, что-то слышали, что-то случайно заметили, а в чем-то глубоко убеждены с самого детства. Когда мы приходим в музей, то посредником между нами и искусством становится экскурсовод. Именно он может ответить здесь и сейчас на интересующий нас вопрос. Но иногда по той или иной причине ему не удается это сделать, да и не всегда мы решаемся о чем-то спросить.Алина Никонова – искусствовед и блогер – отвечает на вопросы, которые вы не решались задать:– почему Пикассо писал такие странные картины и что в них гениального?– как отличить хорошую картину от плохой?– сколько стоит все то, что находится в музеях?– есть ли в древнеегипетском искусстве что-то мистическое?– почему некоторые картины подвергаются нападению сумасшедших?– как понимать картины Сальвадора Дали, если они такие необычные?

Алина Викторовна Никонова , Алина Никонова

Искусствоведение / Прочее / Изобразительное искусство, фотография
Бессильная
Бессильная

Она — то, на что он всю жизнь охотился. Он — то, кем она всю жизнь притворялась. Только экстраординарным место в королевстве Илья — исключительным, наделенным силой, Элитным. Способности, которыми Элитные обладают уже несколько десятилетий, были милостиво дарованы им Чумой, но не всем посчастливилось пережить болезнь и получить награду. Те, кто родились Обыкновенными, именно таковыми и являются — обыкновенными. И когда король постановил изгнать всех Обыкновенных, чтобы сохранить свое Элитное общество, отсутствие способностей внезапно стало преступлением, сделав Пэйдин Грей преступницей по воле судьбы и вором по необходимости. Выжить в трущобах как Обыкновенная — задача не из простых, и Пэйдин знает это лучше многих. С детства приученная отцом к чрезмерной наблюдательности, она выдает себя за Экстрасенса в переполненном людьми городе, изо всех сил смешиваясь с Элитными, чтобы остаться в живых и не попасть в беду. Легче сказать, чем сделать. Когда Пэйдин, ничего не подозревая, спасает одного из принцев Ильи, она оказывается втянутой в Испытания Чистки. Жестокое состязание проводится для того, чтобы продемонстрировать силы Элитных — именно того, чего не хватает Пэйдин. Если сами Испытания и противники внутри них не убьют ее, то принц, с чувствами к которому она борется, непременно это сделает, если узнает, кто она такая — совершенно Обыкновенная.

Лорен Робертс

Фантастика / Современные любовные романы / Прочее / Фэнтези / Любовно-фантастические романы / Зарубежная фантастика / Зарубежные любовные романы / Современная зарубежная литература
Рахманинов
Рахманинов

Книга о выдающемся музыканте XX века, чьё уникальное творчество (великий композитор, блестящий пианист, вдумчивый дирижёр,) давно покорило материки и народы, а громкая слава и популярность исполнительства могут соперничать лишь с мировой славой П. И. Чайковского. «Странствующий музыкант» — так с юности повторял Сергей Рахманинов. Бесприютное детство, неустроенная жизнь, скитания из дома в дом: Зверев, Сатины, временное пристанище у друзей, комнаты внаём… Те же скитания и внутри личной жизни. На чужбине он как будто напророчил сам себе знакомое поприще — стал скитальцем, странствующим музыкантом, который принёс с собой русский мелос и русскую душу, без которых не мог сочинять. Судьба отечества не могла не задевать его «заграничной жизни». Помощь русским по всему миру, посылки нуждающимся, пожертвования на оборону и Красную армию — всех благодеяний музыканта не перечислить. Но главное — музыка Рахманинова поддерживала людские души. Соединяя их в годины беды и победы, автор книги сумел ёмко и выразительно воссоздать образ музыканта и Человека с большой буквы.знак информационной продукции 16 +

Сергей Романович Федякин

Музыка / Прочее / Документальное / Биографии и Мемуары