Читаем Самый темный час (СИ) полностью

И именно в эту темноту он готов упасть, даже если это будет последним, что он сделает.

Тепло. Ощущение правильности. И это лишь малая часть.

А потому он не отводит и взгляда. Не отстраняется. Кажется, наоборот – подается чуть ближе, словно пытаясь теперь уже и самостоятельно помочь этому начинанию.

Себастьян

Настороженность никуда не исчезла, но..

Тепло?

И.. все?

Сиэль Фантомхайв, а.. Снова что-то вот подзабыл.

Но суть-то именно в том, что – это его граф.

И он только что доступно объяснил, что не обеспокоен такими вот метаморфозами.

Удивлен ли этим демон? Пожалуй, нет.

Он просто тихо выдохнул, чиркнув кончиком носа по волосам мальчика.

А разве вообще могло быть иначе?

Хм.. Быстро его отпускает, да?

Но верно. Ни к чему задерживать внимание на разрешенных вопросах. Тем более сейчас. Время есть. Но его не столь много чтобы размениваться на ерунду.

А это ерунда.

Все ерунда, кроме общего желания и тепла.

Темнота больше не теряет своих очертаний, но вполне уверенно обволакивает кожу демона, целиком. На самом деле – он и сам не до конца понимает почему так происходит. Слишком редки такие вот.. темные проявления. Слишком много искренности требуют. Слишком много себя настоящего.

Но он не теряет контроль. Просто растворяет окружающее в самом себе. Растворяет ложную часть себя в этом мраке, позволяя истине занять свое место.

И в целом – в комнате по-прежнему находится Себастьян, просто одновременно раскрытый и затемненный этим живым потоком мрака. Темнота, хранящая силуэт и привычные черты лица, способная к мимическим проявлениям, ощутимая. Искренняя.

И это не отвлекает больше. Не его, по крайней мере.

Он просто продолжает свое погружение в другое существо, улавливая чужое тепло и каждый жест, анализируя, находя лучшее среди собственных действий.

Ничего лишнего – сплошное бескомпромиссное желание быть ближе, проникнуть глубже, достать дальше.

Наполняющая жестов все та же, но теперь те становятся несколько откровеннее.

Губы едва ощутимо проскальзывают по груди мальчика, находя кружок соска, ласково соприкасаясь с тем, тут же слегка прикусывая и проходясь языком.

Следующий укус немного ощутимее, оставляет след чуть ниже. Не ласковый уже, почти требовательный, но в то же время – осторожный.

Он все равно будет рассчитывать и просчитывать каждый свой жест, каждое прикосновение.

Чтобы сделать лучше, чтобы не навредить. Чтобы.. насладиться и этим.

Выловить вновь взгляд напротив и не отпускать больше ни на миг, ощутимо и дразняще прижимаясь к чужому паху, потираясь. Немного отстраниться, проводя ладонью по боку мальчика, щекоча, смещаясь вниз по бедру, дальше. Согнуть чужую ногу в колене, отводя немного в сторону и продолжая придерживать, просто на всякий случай. Думается, что и к чему граф и без намеков прекрасно понимает. Как минимум – опыт был.. кхм.. о-оопыт, да.

Ладно, не будем вспоминать о том.

Теперь можно и отпустить, перехватывая мальчика под поясницу, задавая тот нужный угол проникновения, что до минимума сведет неприятные ощущения и плавно толкаясь вперед. С нажимом, преодолевая сопротивление мышц и не отпуская чужого взгляда, словно вот и им продолжая свое движение.

О, а вот от беспокойства о чужом комфорте он никогда не избавится. Разве что, не столь явно то сейчас отражается в темноте взгляда.

Собственный выдох прозвучал, кажется, непозволительно шумно, тут же смазываясь о чужое ухо.

Надо же, а вот уха-то он прежде и не заметил. Ничего, сейчас исправит.

Поймав губами мочку, демон сжал на той зубы, тут же обводя след языком. Почти потемневший след от не столь слабого прикуса. Впрочем, загладил он тот столь ласково-тщательно, что..

Ласковый садист, да.

Осторожный.

Не удержался просто. Больше не.. будет.

Вот вместе с наплывом укусов по графскую шею и ключицу, продолжилось и движение, столь же плавно-размеренное пока что. Немного растянуть удовольствие.

Сиэль

Интересно, он что же, сомневался? Глупо. И точно так же невозможно. Откуда бы этому взяться?

Да-да, очень глупо, очень скверно, неправильно, ну надо же какой сбитый с верных установок ребенок, а?

Он верит. Верит ему. В него. И это уже вряд ли изменить. Он пропитался этой верой, завернулся в нее, почти что как во вторую кожу. А сдирать плоть – больно. И зачастую люди умирают от шока. Если повезет. Ну, а если нет, то мучаются.

И, между тем, взгляд остается внимательным. Почти изучающим. И требовательным. Мягко, но требовательным.

Немного непривычно. Не странно. Немного больно. Но это боль – приятная. Просто потому что Себастьян был все же прав. Доверие весьма неоднозначно. Но иначе и не нужно. Если иначе, то это просто глупость. Все. От начала и до. А он так не считает. Значит, никогда не считал, потому и раздражался на чужие словесные комментарии по этому поводу. Тогда лишь причины не знал наверняка. Теперь – знает.

В этом случае ошибка его попросту размажет и не оставит ничего. Абсолютно.

Самое невероятное то, что он даже ее примет, как подарок. Болезненный, но подарок.

Чокнулся, что же. Некоторые вещи и материи не терпят полумер и неуверенности.

Перейти на страницу:

Похожие книги

99 глупых вопросов об искусстве и еще один, которые иногда задают экскурсоводу в художественном музее
99 глупых вопросов об искусстве и еще один, которые иногда задают экскурсоводу в художественном музее

Все мы в разной степени что-то знаем об искусстве, что-то слышали, что-то случайно заметили, а в чем-то глубоко убеждены с самого детства. Когда мы приходим в музей, то посредником между нами и искусством становится экскурсовод. Именно он может ответить здесь и сейчас на интересующий нас вопрос. Но иногда по той или иной причине ему не удается это сделать, да и не всегда мы решаемся о чем-то спросить.Алина Никонова – искусствовед и блогер – отвечает на вопросы, которые вы не решались задать:– почему Пикассо писал такие странные картины и что в них гениального?– как отличить хорошую картину от плохой?– сколько стоит все то, что находится в музеях?– есть ли в древнеегипетском искусстве что-то мистическое?– почему некоторые картины подвергаются нападению сумасшедших?– как понимать картины Сальвадора Дали, если они такие необычные?

Алина Викторовна Никонова , Алина Никонова

Искусствоведение / Прочее / Изобразительное искусство, фотография
Бессильная
Бессильная

Она — то, на что он всю жизнь охотился. Он — то, кем она всю жизнь притворялась. Только экстраординарным место в королевстве Илья — исключительным, наделенным силой, Элитным. Способности, которыми Элитные обладают уже несколько десятилетий, были милостиво дарованы им Чумой, но не всем посчастливилось пережить болезнь и получить награду. Те, кто родились Обыкновенными, именно таковыми и являются — обыкновенными. И когда король постановил изгнать всех Обыкновенных, чтобы сохранить свое Элитное общество, отсутствие способностей внезапно стало преступлением, сделав Пэйдин Грей преступницей по воле судьбы и вором по необходимости. Выжить в трущобах как Обыкновенная — задача не из простых, и Пэйдин знает это лучше многих. С детства приученная отцом к чрезмерной наблюдательности, она выдает себя за Экстрасенса в переполненном людьми городе, изо всех сил смешиваясь с Элитными, чтобы остаться в живых и не попасть в беду. Легче сказать, чем сделать. Когда Пэйдин, ничего не подозревая, спасает одного из принцев Ильи, она оказывается втянутой в Испытания Чистки. Жестокое состязание проводится для того, чтобы продемонстрировать силы Элитных — именно того, чего не хватает Пэйдин. Если сами Испытания и противники внутри них не убьют ее, то принц, с чувствами к которому она борется, непременно это сделает, если узнает, кто она такая — совершенно Обыкновенная.

Лорен Робертс

Фантастика / Современные любовные романы / Прочее / Фэнтези / Любовно-фантастические романы / Зарубежная фантастика / Зарубежные любовные романы / Современная зарубежная литература
Рахманинов
Рахманинов

Книга о выдающемся музыканте XX века, чьё уникальное творчество (великий композитор, блестящий пианист, вдумчивый дирижёр,) давно покорило материки и народы, а громкая слава и популярность исполнительства могут соперничать лишь с мировой славой П. И. Чайковского. «Странствующий музыкант» — так с юности повторял Сергей Рахманинов. Бесприютное детство, неустроенная жизнь, скитания из дома в дом: Зверев, Сатины, временное пристанище у друзей, комнаты внаём… Те же скитания и внутри личной жизни. На чужбине он как будто напророчил сам себе знакомое поприще — стал скитальцем, странствующим музыкантом, который принёс с собой русский мелос и русскую душу, без которых не мог сочинять. Судьба отечества не могла не задевать его «заграничной жизни». Помощь русским по всему миру, посылки нуждающимся, пожертвования на оборону и Красную армию — всех благодеяний музыканта не перечислить. Но главное — музыка Рахманинова поддерживала людские души. Соединяя их в годины беды и победы, автор книги сумел ёмко и выразительно воссоздать образ музыканта и Человека с большой буквы.знак информационной продукции 16 +

Сергей Романович Федякин

Музыка / Прочее / Документальное / Биографии и Мемуары