Самый завидный подонок (ЛП)

— Да, ты офицер суда, который стоял рядом, когда мама находилась под влиянием мошенницы, — говорит Генри. — В этом-то и проблема, Малькольм.

— Она находилась в здравом уме, Генри, — отвечает Малькольм. — Это то, чего она хотела.

Малькольм и Генри продолжают обсуждать концепцию здравого ума.

Должна признать, в словах Генри есть смысл. Игрушечная собака, шерсть которой так часто укладывается, чтобы напоминать большой зефир, кажется очень плохим выбором для управления международной корпорацией.

Адвокат Малькольм поворачивается ко мне:

— За десятилетие до своей смерти Бернадетт передала Калебу Роуленду, одному из сотрудников компании, пятьдесят один процент акций своего покойного мужа, включающие его собственные двадцать процентов, а своего сына Генри назначила на должность генерального директора. Калеб и Генри были отличными распорядителями LockeWorldwide во всем мире. Под их руководством фирма значительно расширилась и создала огромное количество накоплений. Предполагаю, Смакерс позволит Калебу сохранить его акции, пока Генри продолжит работать в качестве генерального директора. Ты остаешься, Калеб?

Все смотрят на пожилого человека с густой шевелюрой блестящих седых волос. Думаю, это Калеб. Он скрещивает руки и фыркает.

Я чешу шейку Смакерса, пытаясь вспомнить, когда он последний раз писал.

Дыши. Думай.

Еще одна вещь, которую я узнала, в то время, пока была изгоем, это продумывание ответов, прежде чем принимать важные решения. Потому что один из способов застать вас врасплох — это заставить вас думать, что у вас нет времени на обдумывание.

— Не могли бы вы объяснить условия так, чтобы я поняла? — я спрашиваю Малькольма.

— Ох, черт возьми, — вздыхает Генри. — Мы обязаны проходить через эту шараду?

Я поворачиваюсь к нему:

— Ну все, я уже немного подустала от твоего отношения.

Я притягиваю маленькое личико Смакерса ближе к своему. Смакерсу не очень удобно, но мне кажется, что это сделает меня сильнее, пока я буду ругаться с ними.

— Вот ситуация: старушка, которая чувствовала себя совершенно одинокой в жизни, оставила некоторые вещи своей собаке. Тебе кажется, что кое-кто разозлился? Иди, взгляни в зеркало.

В комнате все еще тишина. Генри хладнокровно смотрит на меня, будто полностью контролируя себя, но вена на его шее стала более заметной, натянутой, как скрипичная струна.

— Ты ничего не знаешь об этой семье, — наконец произносит он.

— Я знаю, что вы все… немного неприятные.

Даже Бернадетт была неприятной, но я не говорю этого.

Генри расстегивает одну пуговицу пиджака, наручные часы блестят в свете люстры. А потом они исчезают под идеальным рукавом. Он ничего не говорит, просто расстегивает пуговицу. Не знаю, возможно, это какой-то свой способ закатывания рукавов для богатых. Затем он разворачивается и группируется с Бреттом и Калебом. Само собой, обсуждая меня.

Говорит об обвинении в преступлении. О возможности заплатить мне. Вот как богатые парни контролируют бедных женщин. Молодых женщин. Меня.

Была там. Делала. Поклялась больше не делать.

Вернувшись в Дирвиль, семья Дэнни Вудроффа пошла на то, чтобы заплатить мне полмиллиона долларов за мое молчание о том, что сделал Денни. Моя жизнь была бы на полмиллиона лучше, если бы я взяла эти деньги, но мне было шестнадцать, и я была идеалисткой. Я хотела убедиться, что другие женщины находились вдали от Денни.

Иногда я скучаю по той храброй, сильной девушке, которая хотела справедливости. Та девушка, которая верила, что если она заступится за себя и скажет правду, никто и ничто не причинит ей боль.

— Мы закопаем тебя, — сказал мистер Вудрофф, когда я отказалась брать деньги.

Мы закопаем тебя.

И они сделали это.

Или, по крайней мере, они закопали храброго беззаботного подростка. Храбрая девушка по имени Вонда, которая носила яркие, красивые вещи и не отрекалась от боя. Та, кому не приходилось имитировать стержень внутри себя.

Они заставили меня пожалеть, что я не взяла денег. Они заставили меня пожалеть, что я встала против них. Сожаление, возможно, даже хуже, чем быть втоптанной в грязь в реальной жизни и ненавидимой в социальных сетях.

Сожаление от того, что ты поступаешь правильно — это своего рода яд в твоих венах.

И, стоя здесь, в середине роскошной комнаты в особняке Локков, я злюсь на весь мир.

Глава третья

Генри

Идеальна. Просто чертовски идеальна.

Каждая ее часть — идеальна. Этот сексуальный образ библиотекарши, большие карие глаза за очками-умняшками. Блестящие волосы, собранные в хвостик. Решительный хмурый взгляд, стальная хватка, удерживающая собаку, злость за одиночество мамы.

Лучшие голливудские профессионалы по кастингу не смогли бы выбрать лучше, даже если бы попытались. Такая невинная и любящая, с щепоткой остроумия.

Комментарий про подсвечник?

Аплодисменты.

Плюс она действительно кое в чем права — я должен быть зол на ситуацию, произошедшую с мамой.