Она неторопливо привела себя в порядок, приняла душ и села пить чай. Память с опозданием подсунула неприятный факт – сейчас она должна быть на работе. Лёля вскочила, заметалась по комнате. Сделала миллион лишних движений, прежде чем собрала сумку, надела пальто и выбежала на улицу.
Пока машина сопротивлялась оживлению, рычала на свою хозяйку, Лёля, надвинув капюшон, поглядывала на площадку. Качельная девочка уже заняла свой пост и хмуро смотрела на неё в ответ. Пристальным взглядом исподлобья она порой пугала даже взрослых мужчин.
Лёля встрепенулась, запрыгнула в выстуженную машину и помчалась на работу. Хмурилась и избегала зеркала заднего вида. Смутно припоминала, что ночью беседовала со своим отражением. Надо же так упиться! Натощак и без закуски. Да она почти алкоголичка.
Сам разговор в памяти почти не удержался, она помнила только фразу, сказанную где-то в середине занудной лекции о её унылом существовании: «Когда грустишь в одиночку, зеркало удваивает одиночество[1]».
Лёля передёрнула плечами, вернувшись к мысли: почему проснулась в таком странном виде. Словно вспышка её пронзило озарение – она разделась не просто так. Неужели, как и всех пьяных, внезапно посетила мысль, что кому-то жизненно необходимо услышать её голос в четыре часа ночи?
– Хоть бы не Герман! – воскликнула Лёля, понимая, что такое унижение будет убийственным. Неужели она звонила ему среди ночи, навязывалась и признавалась в любви?
Лёля притормозила у обочины и достала телефон. Пальцы дрожали, не хотели попадать на кнопки. Первое досадное открытие окатило словно холодный душ: она поставила мобильный на беззвучный режим, от Иры было пять пропущенных звонков, ещё два – от Егорычева, хозяина магазина. Она опоздала на работу, подвела коллег и скорее всего жутко разгневала любителя крокодилов. Именно он должен был наведаться сегодня с утра за очередной порцией кожи рептилии.
Других пропущенных звонков больше не было, как и сообщений. На всякий случай Лёля решила проверить историю переписки и обомлела. В голове словно кусочки пазлов стали складываться события ночи, выстраиваясь в соответствии с хронологией переписки. Лёля пролистала до начала беседы, и убедилась, что первое сообщение пришло именно от Патрика:
«Не получится сюрприз Несмеяна. Струны не купил. Но с другой стороны ты и не заслужила его. Нагло солгала о своей внешности».
Лёля ответила с кучей ошибок, видимо мартини уже поработал над её орфографией.
«Ничего и не солгала. Я и есть тролль. Смотри, вот моя мощная шея».
К сообщению она прикрепила фотографию. Видимо тёплый свитер с высоким воротом помешал продемонстрировать указанную часть тела, и она его сняла. На фотографии крупным планом была заснята шея, часть подбородка, плечо и край кружевного лифчика.
Ответ от Патрика пришёл через минуту.
«Красивая… шея. Правда я её не сразу заметил, отвлекло кое-что другое. И мочки ушей не такие уж отвисшие. Симпатичное ухо. Второе может, уродливое, поэтому ты его скрыла, но это вполне ничего. Я бы даже сказал восхитительное. Да что там! Обалденное ухо».
«Что за абсурд? Как можно ухо хвалить?»
«Ты совсем не умеешь принимать комплименты. А теперь давай фото сросшихся бровей».
Дальше в переписке образовалась дыра из пяти удалённых сообщений. Чтобы там ни было, Лёля подчистила неугодные фотографии и оставила только одну, к сожалению, чёткую. На снимке были запечатлены её глаза с потёками туши. Сейчас видя безобразное фото со следами слёз, она ощутила стыд и удивление, что поделилась этим моментом жизни с незнакомцем.
В ответ на это фото Патрик прислал голосовое сообщение:
«Эх, Несмеяна, опять ревела. У тебя потрясающее глаза. Глубокие и печальные. И шея удивительно притягательная. Если я не ошибаюсь третьего размера. Почему такая красивая девушка вообще плачет?»
Лёля ответила текстовым сообщением:
«Была бы красивая, не сидела бы одна дома в День всех влюблённых».
«Это всё из-за ног сорок пятого размера. Пупок-свисток, конечно тоже виноват».
Лёля не успела прочитать свой ответ. Телефон зазвонил оглушительной трелью. Пришлось отвлечься на выслушивание монолога о своей безалаберности от Егорычева. Лёля заверила, что уже в пути и случился форс-мажор. Но машину не завела, а снова углубилась в переписку.
В ответ она прислала Патрику фотографию своей ноги без носка и с подкатанной брючиной. Порадовало, что она успела сделать педикюр и стопа выглядела прилично. Сейчас трезвым рассудком она понимала, что Патрик её провоцировал, намеренно заставлял присылать фотографии, но пьяная, она стремилась что-то ему доказать: толи что она тролль на самом деле, толи как раз обратное – что совсем не тролль.
Сразу за фотографией ноги шла серия снимков разной степени чёткости. Только на последней фокус наконец оказался на её животе, точнее на пупке. Даже в нетрезвом состоянии ей хватило ума лечь, чтобы живот выглядел идеально плоским. Вполне целомудренная фотография, ничего лишнего не попало в кадр: ремень на джинсах, голая кожа живота и аккуратный пупок с тремя родинками чуть ниже него.