Сандалики

Лёля стояла в очереди за порцией плова, совершенно точно понимая, что есть его не будет. По всему скверу распространился дурманящий аромат, но аппетит бесследно исчез ещё два дня назад. В трёх больших казанах на живом огне перед истекающими слюной зрителями повара демонстрировали искусство приготовление плова. Ложка на длинной деревянной ручке, которой помешивался рис, не уступала по размерам казану. Кухонная утварь будто прибыла прямиком из Бробдингнега[1]. Сами кулинарные мастера померкли на фоне огромной посуды. Люди толкались, подпирали со всех сторон, торопились оказаться в числе первых, кто получит порцию вожделенного блюда.

Чуть в стороне расположились огромные кастрюли с ухой. Очередь к ним выглядела не такой плотной, и некоторые наиболее нетерпеливые постепенно мигрировали туда. У пузатых самоваров толпились самые сытые горожане, ограничившиеся чаем с бубликами. Среди любопытствующих и просто попавших сюда случайно сразу выделялись голодные студенты, подоспевшие именно за едой. Они не кривись, выискивая жирные куски мяса в плове, не ругали заветренный хлеб, не досадовали, что уха в тарелках еле тёплая. Поедали свои порции с нескрываемым удовольствием, по-настоящему наслаждались немудрёной едой с лёгким запахом костра. Шутили, переговаривались и совершенно не стеснялись попросить вторую, а то и третью порцию.

Как и большинство прохожих Лёля понятия не имела какой праздник отпечатался на календаре, и к чему этот торжество халявы для горожан. Кто-то озвучил версию, что это реклама нового кафе казахской кухни, но самовары как-то выбивались из антуража. Два пловных эксперта заверяли чайную очередь, что сегодня день предпринимательства. Были и те, кто припомнил день Венгерской революции 1948 года.

Лёля переступила с ноги на ногу, оглянулась на вереницу жаждущих плова и сделала шаг в сторону. Сюда она пришла не за дармовщиной, а следуя желанию оказаться в толпе. В квартире одиночество наваливалось, как ворох ватных одеял, давило, не позволяло дышать. Среди людей она рассчитывала избавиться от душащего чувства вины и тоски, но оказалось только хуже. В толпе одиночество ощущалось острее.

На следующий день после сбора стеллажа, она нашла в себе силы отправить Патрику сообщение. Попросила не писать ей и не звонить. Он принял её просьбу молча без споров и попыток объясниться. Просто проигнорировал. Лёля готовилась к словесной баталии, жутко волновалась и придумала кучу существенных причин, а он просто безмолвно принял её странное решение. Ещё через день она убрала его из чёрного списка, втайне надеясь на звонок. Но он и не попытался с ней связаться, кажется ему просто надоело спасать и бороться с перепадами её настроения.

От дивана Лёля избавилась, но теперь остался стеллаж, напоминающий о её сумасбродном поступке. От обрывочных кадров из памяти бросало то в жар, то в холод. То, что осталось незамеченным в пылу страсти, теперь ясно и чётко вставало перед глазами: блестящий крестик на цепочке, родинка на шее прямо под ухом, светлая полоска шрама на левом плече.

На измену Германа она теперь смотрела с некоторым снисхождением и удивительным равнодушием. За время его отъезда пережила такие эмоции, что даже предстоящий разговор не страшил. Он позвонил ещё утром, удивился, что Лёля взяла трубку сразу. Воспользовавшись возможностью, пустился с объяснения, но она его приостановила. Споткнувшись о её безразличие, он назначил встречу в кафе нынче же вечером.

Утром Лёля проснулась словно больная: голова гудела, тело не подчинялось и напоминало кисель. Она долго пила чай, стоя напротив стеллажа, рассматривая его с дотошностью ювелира. Там же приняла решение бежать из квартиры в толпу людей, спрятать среди них своё одиночество и тоску.

Заполучив пластиковый стаканчик чая, Лёля расположилась на скамейке у опушившейся, как цыплёнок ивы. Разглядывала прохожих, подсознательно выхватывая глазами тёмные макушки и светлую джинсовую одежду. Алик скорее всего на бачате. Обнимает очередную грациозную танцовщицу, обжигая своими смелыми прикосновениями и бесстыжим взглядом. А ей отныне туда дорога закрыта.

Она отпила глоток чая и тяжело вздохнула.

– Как тебе в роли безработной?

Лёля резко оглянулась и встретилась взглядом с Ирой. Та держала в руках пластиковую миску с дымящимся пловом и пытливо всматривалась в её лицо.

– Отдыхаю, – Лёля сдвинулась в сторону, предлагая подруге сесть. – Сплю.

– Выглядишь ты совсем не отдохнувшей, – прямолинейно заявила Ира. – И не выспавшейся.

Лёля устало пожала плечами, откинула растрёпанную косу за спину.

– Алекс тебя защищал перед Егорычевым. Чуть сам без работы не остался.

– Правда? Это он перед тобой красовался, зная, что геройство ты оценишь.

Ира саркастично хмыкнула.

– Чего тогда бродит в толпе будто мы не знакомы?

Лёля вонзилась взглядом в волнующуюся массу людей, почти сразу обнаружила бывшего коллегу. За пловом и за ухой он не охотился, ограничился чаем, как и Лёля. Встретившись с ней глазами, кивнул и почти сразу отвернулся.