Сандалики

Атмосфера за столом явно накалилась, даже улыбка Алика не могла разрядить сгущающееся напряжение.

Лёля тяжело сглотнула и опустила взгляд.

– Теперь бывшему.

Нина Валерьевна откинулась на спинку стула, окинула Лёлю таким взглядом, что та почувствовала себя полным ничтожеством. Начала говорить медленно, постепенно повышая голос:

– Тебя уволили? Как это похоже на твою всегдашнюю безалаберность! Остаться без работы и без запасного варианта! Я в твоём возрасте не витала в облаках, времени на это не было. Требовалось тебя вырастить! Как можно быть такой безответственной, никудышной! Господи, ну в кого ты такая!?

Лёля молча выслушивала оскорбления, опуская голову всё ниже и ниже, Алик уже собрался вмешаться, когда она внезапно вскочила, опрокинув стул. Лицо её горело, глаза сверкали с такой яростью, что казалось она могла испепелить взглядом не только мать, но и пол дома с гаражом в придачу.

– В кого я такая? Может, в папочку! – Она обернулась к Алику, поймала его удивлённый взгляд и не в силах остановится озвучила, то что хотела бы от него скрыть. – Тебе, наверное, стоит знать, что я дочка шизофреника, который вовремя своего очередного приступа уселся на рельсы и дождался-таки поезд! Так что мамочка, есть в кого мне быть никудышной и ненормальной! Хорошая наследственность не так ли?

Нина Валерьевна тоже вскочила, правда стул не опрокинула, уставилась на Лёлю, будто между ними находился не стол, а барьер дуэлянтов.

Вспышка Лёли огорошила Нину Валерьевну, привыкшую к молчаливой покорности.

– Да причем тут твой отец?! Не был он никогда шизофреником! –Уже выпалив фразу, она поняла, что сболтнула лишнее, но остановится не могла, словно колесо, несущееся под гору.

Лёля недоверчиво сощурилась:

– А как же наша семейная легенда о твоем героическом преодолении и железном характере?

Нина Валерьевна не заметила сарказм. Она вообще ничего не видела, кроме горящих глаз Лёли. Ни мужа, притихшего и испугавшегося внезапной ссоры, ни Алика, стоящего рядом с дочкой, готового защитить её и у вести в любой момент.

– Он был шизофреником, но не отцом тебе.

Лёля пошатнулась и наверняка бы упала, если бы Алик вовремя её не обнял. Ухватившись за его локоть, она взглянула на маму с нескрываемой неприязнью.

– Кто был моим отцом?

Нина Валерьевна как-то сразу потеряла воинственный пыл, теперь выглядела уставшей и постаревшей.

– Почему был. Он и сейчас живёт, и здравствует, если, конечно не спился окончательно. Твой первый отчим.

– Которого ты требовала называть отцом?

– Он и есть твой отец, как тебе ещё его называть?

Лёля отступила назад, Алик обхватил её за плечи, прижал к груди, инстинктивно, желая поддержать и защитить. Выходит, мама нагуляла её на стороне, приписала отцовство погибшему мужу-самоубийце, потому что это было выгодно, а позже вышла замуж за настоящего отца. Правда брак этот прожил недолго. Мужчины не уживались с Ниной Валерьевной, потому что на фоне её несгибаемой натуры больше походили на слабый пол.

Лёля посмотрела на маму по-новому, без прежнего страха и благоговения.

– Тогда почему ты позволила мне думать, что я дочь шизофреника?

Нина Валерьевна придвинула стул, устало на него опустилась.

– Я осталась одна, беременная, без средств к существованию, без поддержки родственников. У меня не было выбора. Так по праву, как мать его дочери, я получила часть квартиры. Мне нужны были эти деньги, чтобы выжить. Не тебе меня осуждать.

– Ты могла мне сказать! – выпалила Лёля, вспомнив в один миг все свои метания, походы к железной дороге, отчаяние и ощущение надвигающегося сумасшествия, которое она себе, оказывается, просто придумала.

Пьедестал дал трещину, монумент, символизирующий идеальный образ смелой, справедливой, пусть и жесткой матери, зашатался.

Лёля стряхнула ладони Алика с плеч и выбежала из комнаты на улицу прямо в домашних тапочках. Нина Валерьевна и Викторович переглянулись и одновременно принялись убирать со стола.

Далеко Лёля не убежала, спряталась за гаражом, где втихую от жены курил отчим. Обхватила себя руками и разревелась в голос. Присутствие Алика она сначала почувствовала, только потом его увидела. Он попытался обнять, но она отступила назад и замотала головой.

– Нет.

Алик не согласился с ролью наблюдателя, снова подошёл вплотную и насильно охватил руками, почти грубо прижимая к себе. Лёля высвободила одну руку и попыталась его толкнуть. Он легко устоял и не разжал объятия, стиснул крепче, не давая выбраться из кольца рук.

– Прости меня, Несмеяна.

Она подняла взгляд и в этот момент осознала, почему её радость, что Алик и есть Патрик, так горчит обидой.

– Я мучилась, разрывалась на части между тобой и… тобой. Считала себя гадкой, падшей, ненавидела себя и презирала. Каждый эмоциональный всплеск приписывала проявлениям шизофрении, корила за влечение к тебе и подлость перед Патриком. Это жестоко, почему ты позволил мне так мучиться, не признался?

Алик не стал оправдываться. Вину он почувствовал сразу же как Лёля извинилась сама, ещё до поездки в этот сумасшедший дом.