Санньяса или Зов пустыни

Всё это лишь снова свидетельствует, что любые различия в уровнях санньясы, начинающихся с кутичаки и оканчивающихся высшими ступенями парамахамсы, туриятиты и авадхуты[84], относятся только к сфере имён и, согласно Нарадапаривраджака Упанишаде (5.1), существуют лишь из‑за невежества и слабости ума. Подлинный и идеальный санньяси — это авадхута (буквально «выпавший»), тот, кто отбросил всё (ср. Чхандогья Упанишада, 8.13[85]), свободный от всех правил (а‑нияма) и погружённый в созерцание своей истинной природы, облачённый в пространство.

Санньяси не должен больше тревожить себя беспокойствами этой жизни и особенно заботой о тех, кто ранее был дорог ему — друзьях, жене, детях и родителях; обо всём этом он не должен даже думать. И также он больше не обязан следовать никаким правилам вежливости при встрече с другими (на намаскарах). Он совершенно безразличен ко всему, даже к таким внешним условиям, как жара и холод. Не более чем глухой, немой и слепой, реагирует он на всё встречающееся на его пути, будет оно приятным или болезненным, лежащим в области чувств или на уровне ума (похвала, оскорбления и иное). Он за пределами дхармы и адхармы, деяний или их отсутствия, мантра‑намантра[86] (Нарадапаривраджака Упанишада, 3.86). Он не чувствует себя «другим», ибо преодолел все пары противоположностей.

Его исход на север по пути восходящего солнца, когда он, обнажённый, вышел из вод — это символ его внутреннего исхода туда, «откуда нет возврата», где нет смерти, нет рождения и старости, где лишь одно Непреходящее.

В бесконечном спокойствии бытия

Восстал он из тела,

Достиг высшего Света

И явился в своей собственной форме.

(Чхандогья Упанишада

, 8.12.3)[87]

Он идёт путём Праджапати и, пройдя все миры, всех существ и все места (будучи рождённым во всех[88]), в конце концов, через себя и в себе он обретает себя[89].

III. Санньяса и религия. ( Дхарматита )

Санньяса выходит за пределы всех двандв, пар противоположностей, и как внутренний опыт, и как внешнее выражение этого опыта в человеческой жизни. Она выходит за пределы даже той фундаментальной двандвы, которую религиозные учителя обнаружили в дхарма‑адхарме:

К тому, кто знает, не приходят мысли «я сотворил зло» или «я сотворил благо». Он отбрасывает их прочь. То, что он совершил или чего не совершал, не мучает его.

(Брихадараньяка Упанишада

, 4.4.22)[90]

Более того, санньяси находится за пределами всего многообразия различий и двандв, отличающих разные дхармы, религии с их священными символами, с помощью которых человек стремится достичь своей цели.

Речь здесь не идёт о том примитивном синкретизме, который пытается свести все религии к простейшему общему знаменателю, называемому их «сутью», в форме нескольких универсальных истин, а затем, основываясь на поспешных и поверхностных сравнениях, доказать, что их основные элементы и верования идентичны. И это также не призыв рассматривать с практической, экзистенциальной точки зрения все религии как эквиваленты. Поистине, любая великая дхарма берёт своё начало от пробуждения к Реальности какой‑либо сильной личности или группы (как в случае с ведийскими риши), а затем развивается в особом социальном и интеллектуальном окружении, обретая свою особенную форму. Несомненно, все они оказали мощное влияние на мир, однако и сами были отмечены обусловленностью, принятой от мира. В конечном счёте, никто не способен находиться вне своей обусловленности и беспристрастно судить об обусловленности других, что чрезвычайно ограничивает сферу исследований сравнительного религиоведения и, тем более, всякую философию религии, основанную на их результатах.