Sans qu'un remord ne me vienne (СИ)

- Нет, - отрезала Эсмеральда. – Да и вообще, святой отец, неужто вас больше не пугают злые чары цыганской ведьмы?.. А что, если мне вздумается отомстить за все свои несчастья разом? Что, если я дам вам надежду только затем, чтобы отнять позже? Вы знаете, что при этом чувствуешь?.. Я знаю. Вам захочется умереть сотню раз, ваши глаза ослепнут от бесконечных слез, а ваше сердце, которое сейчас пылает, покроется коркой льда. Но не думайте, будто оно заледенеет и даст вам покой: мерзлота будет только снаружи; внутри же несносный орган будет по-прежнему гореть. И вы будете благословлять тот миг, когда жили только в воздушных замках невесомой мечты и не знали еще горечи поруганных надежд, не собирали окровавленными пальцами осколки иллюзий, катаясь по усыпанному стеклом полу. Вы думаете, мой отказ ранит вас сейчас сильнее всего на свете; но он правдив, и потому рану наносит не он – вы сами причиняете себе боль. Но молитесь, чтобы мне не пришло в голову забавляться вашими чувствами: вот тогда вы действительно можете познать всю глубину горечи поражения.

Клод удивленно взирал на девушку, не поспевая за ходом ее мыслей: он слышал слова, но не вполне понимал их смысл. Она говорила о нем, о себе, о капитане… Но что она хотела всем этим сказать?..

- Собирайтесь же, преподобный. На улице совсем стемнело, матушка ждет вас. А я – ее.

Архидьякон подчинился, не проронив ни слова. Каменной плитой навалилась тоска. Расставание неминуемо, и у него нет средств, чтобы удержать ее еще хоть на день.

- Вы… ты и сестра Гудула могли бы остаться здесь. Временно, - Фролло знал, что она откажет, и все-таки зачем-то предложил, не решаясь ступить за порог.

- Нет, - медленно покачала головой и, грациозно поднявшись, натянула камизу; священник судорожно сглотнул. – Мы уйдем во Двор Чудес. Сегодня же.

- Эсмеральда!.. – не выдержав, мужчина сделал два широких шага и повалился на грязный пол, даже не заметив боль в стукнутых коленях; сжал теплые ладошки. – Я не смогу без тебя… Я… Делай что хочешь, проклинай меня, презирай, мсти за мои грехи – только останься! Я не могу и шагу сделать из этого дома, стоит только представить, что, едва увижу тебя вновь, потеряю, быть может, навсегда. Пожалуйста, не уходи! Эта любовь… Она убивает меня. Она иссушила мне всю душу – взгляни, на кого я стал похож!.. Неужели в тебе нет ни капли сострадания?..

- А было ли оно в вас, святой отец, когда вы отправили меня под суд? – стараясь казаться безучастной, глядя куда-то в сторону, проговорила черноволосая женщина. – Может, из сострадания вы приговорили меня к виселице в тот день, когда я отказала вам? Проявили ли вы христианское милосердие, когда поставили маленькую, напуганную, влюбленную девочку перед ужасным выбором? Где было ваше сочувствие, когда вы назначили ценой за возможность обрести мать мою честь?!

Архидьякон подавленно молчал, опустив глаза в пол и судорожно стискивая вспотевшими руками поледеневшие пальчики. Что он мог сказать?.. Что любит ее? Она итак это знает. Что был не в себе, безумен? Чушь: он бы и сейчас поступил точно так же. Что отпустил ее в конце концов без всяких условий? Если бы не вмешательство проклятого солдафона, он бы ни за что этого не сделал. У него не было извинений; Клод только думал, что цель оправдывает средства. Но, как безрассудный полководец, в погоне за победой он, кажется, совсем обескровел. Да, он выиграл это сражение; но, похоже, проиграл войну и жизнь. Да, жизнь… На что она ему без черноокой колдуньи?.. Проводит ее взглядом и запрется в своей келье, как сестра Гудула, вымаливая прощение и мечтая втайне, что и над ним Господь однажды смилостивится и вернет Агессу. Агнессу… Как странно думать о ней так.

- Преподобный, вам пора, - Эсмеральда настойчиво потянула его вверх.

- Прости, дитя, - шепнул вмиг постаревший священник, тяжело поднимаясь. – Прости меня за все. Ты самое болезненное и разрушительное, но, одновременно, и самое счастливое, что когда-либо случалось со мной. Я никогда не смогу разлюбить тебя; но я не стану больше искать тебя. Люби, танцуй, пой – будь счастлива. Ты создана для жизни, для солнца, для радости; я же сам выбрал свой удел – книги, молитвы и бесконечное одиночество. Я буду просить за тебя у Господа, как каждый день молю Его о моем милом брате. Я буду благодарен, если ты сумеешь однажды отыскать в своем сердце хоть маленький уголок для несчастного, сгубившего для тебя свою душу, и вспоминать обо мне изредка не как о самом страшном своем кошмаре, но как о мужчине, который любит тебя безмерно и жертвует своим сердцем для твоего покоя. Да, ты можешь быть покойна отныне. Пусть с запозданием, но я все же сделаю то, что следовало сделать давным-давно: я подарю тебе свободу. От себя и от ужасной, несправедливой участи – надеюсь, мне удастся получить для тебя помилование. Во всяком случае, я сделаю для этого все, что в моих силах. Жеан передаст тебе ответ, как только я буду знать наверняка.