Sans qu'un remord ne me vienne (СИ)

Архидьякон, наконец, опустил взор и столкнулся с ее внимательным взглядом. В нем не было больше злобы, не было и вызова. Только странное в подобных обстоятельствах спокойствие и – жалость? теплота? понимание? Он не стал раздумывать над этим, а просто медленно склонил голову и нежно поцеловал. Надежда в его сердце, подобно фениксу, сгорев, кажется, в двадцать девятый раз, вновь воскресла из пепла. «Самое живучее чувство», - не к месту подумал Фролло и подхватил на руки свою невесомую ношу.

- Эсмеральда, я хочу любить тебя, сейчас, - он серьезно глядит в глаза и старается скрыть глупое, совсем мальчишеское волнение. – Если ты позволишь мне.

- А если нет? – так же серьезно отвечает она, почти неосознанно обвивая руками крепкую шею; священник заколебался.

- Тогда… тогда мы пойдем обедать. У меня, правда, не было времени бегать по лавкам, поэтому я принес только свежий пшеничный хлеб и, наверное, ужасно отвратительное вино…

- Звучит заманчиво, - улыбнулась девушка, - особенно отвратительное вино.

- Значит ты… ты не позволишь мне…

- А вы уверены в своих силах, преподобный отче? Вы ведь тоже со вчерашнего дня не ели.

Насмехается?.. Согласна?.. Что вообще это значит?! Не найдя ответа, мужчина молча кивает, чувствуя, как горячий румянец обдает щеки. Нет, определенно, общение с противоположным полом не его конек.

- Ну если так… Тогда, думаю, еда от нас никуда не убежит.

Архидьякон не сразу понимает, что это значит. Мучительно соображая и пытаясь осмыслить ее ответ, ругая последними словами отказавшуюся вдруг так невовремя служить голову, он вдруг замечает ее чуть насмешливый и одновременно печальный взгляд. Почему она так грустна?.. Он отдал бы все на свете, чтобы только изгнать из черных очей эту въевшуюся горечь и вернуть ту беззаботную, кружащуюся в вихре танца девчонку, которой она была. Увы, это невозможно. Во многом благодаря ему. Но об этом позже, а сейчас – сейчас она медленно кивает, сообразив, что слова ее никак не доходят сквозь туманную завесу до его бедного разума. И это значит, что еще несколько часов, до самого заката, можно забыть обо всем и позволить себе просто быть бессовестно счастливым – хоть один раз в жизни.

Клод кладет на кровать свою бесценную ношу; она опускает ресницы, словно стыдясь того, что сейчас произойдет, или того, что сама позволила этому случиться. А ведь могла бы отказать – и, право, ей так и хотелось сделать! – не факт только, что он бы послушал. Эсмеральда и сама не понимала, почему теперь, когда у нее был выбор, так легко позволяет стянусь с себя камизу. Причин было много, и в отдельности каждая из них не стоила ничего; но вместе – вместе они привели к тому, что обнаженный уже монах – и когда только успел?! – опускается на нее, и девушка чувствует его горячее дыхание на своих губах…

Была ли это жалость? Да, безусловно. Старые чувства давно поблекли, и милосердие легко проскользнуло в ее доброе сердце. Желание тепла? И это тоже. Хотя плясунья не любила этого человека, она ощущала исходящую от него щемящую нежность, купалась в ней, точно в розовой воде, наслаждаясь ароматом и чувствуя, как, будто по волшебству, затягиваются некоторые из кровоточащих ран. Как отступают неуверенность и страх, прочно поселившиеся в душе после предательства. Рядом с попом очень легко и совершенно естественно было не бояться новой боли: она ведь не любит его, а значит, все преимущества на ее стороне. Это она может ранить, она может забавляться с его чувствами, она может наслаждаться его обожанием. Можно позволить себя любить. А можно не позволить. И несчастный влюбленный будет, словно марионетка в руках бездушного кукловода, умирать и воскресать вновь по одному ее слову. В точности, как когда-то она сама…

К тому же после этой ночи как-то действительно глупо и совсем по-детски будет выглядеть ее отказ. Так могла бы сделать девочка-Эсмеральда, просто из досады, что обстоятельства оказались сильнее, из пустого желания насолить в ответ. Женщина-Эсмеральда понимала, насколько это бессмысленно – хотя бы потому, что ничего теперь не изменит: она все равно уже разделила ложе с этим человеком, и один-единственный отказ никак уже не повлияет на этот свершившийся факт. А вот согласием она сможет еще сильнее привязать его, сделать его страсть невыносимой, подарить надежду… А потом отнять, если вдруг захочет отомстить за все свои несчастья разом. Либо не отнимать. Кажется, она настолько выгорела, что не осталось желания даже мстить. Или всему виной не равнодушие, а все та же жалость?.. Глупости, невозможно ведь быть с человеком из жалости! Впрочем, чего, наверное, только не бывает…