Sans qu'un remord ne me vienne (СИ)

Даже если бы девушка каким-то чудом смогла сдержать крик, Фролло все равно не смог бы не почувствовать, как судорожно сократились ее внутренние мышцы, влив дополнительную порцию сжигавшего его раскаленного греховного жара. Он чувствовал, как обмякло в его руках самое дорогое в мире существо, и, в мгновение ока вновь подмяв под себя плясунью, полностью отдавшись восхитительным ощущениям и не пытаясь сдержать громкие стоны, продолжил овладевать маленькой чаровницей. Уткнувшись во влажную от пота шейку, мужчина слушал бешеное биение пульсировавшей венки и быстрые удары разбухшей, готовой взорваться плоти. Он ощутил приближение блаженного мига; еще несколько раз быстро толкнулся, а потом с протяжным выдохом излил свою страсть в потаенные глубины, не в силах сразу остановиться и совершив еще несколько судорожных движений. Наконец, затих и без сил повалился на находившуюся ровно в таком же состоянии партнершу. Помнится, вчера это занятие не казалось столь утомительным… Впрочем, вчера они и не занимались этим полчаса кряду. А если взять в расчет еще и ласки… Господи, сколько же сейчас времени?! Так, Клод, потом когда-нибудь позволишь себе просто полежать – сейчас надо идти. И причем давно!

Вздохнув, архидьякон неохотно поднялся. В глазах чуть потемнело, но это тут же прошло. Наверное, от нагрузки… Вон как сердце колотится, будто целое льё только что пробежал без передышки. Только бы она не заметила! Опять начнет свою песню: старый, некрасивый… Ну да, он не похож на напыщенного павлина. Фролло и в лучшие свои годы не смог бы тягаться с ним в красоте, не то, что сейчас. Зато мозгов у него раз в десять больше, а они, в отличие от внешности, с годами не тускнеют. Как правило. По крайней мере, до тех пор, пока старость не возьмет в плен и разум. Но тут уж ничего не попишешь – таковы законы Божьи.

Эсмеральда потянулась и, поспешно вскочив, подняла с пола камизу. Быстро надела, а через секунду ойкнула и села обратно на постель.

- Что с тобой? – встревоженно подскочил архидьякон, так и замерев со сжатым в кулаке подрясником.

- Н-ничего… кажется. Голова только закружилась. И ноги… дрожат. Как будто вот-вот откажутся держать.

- Полежи, - тепло улыбнулся священник, довольный, как мартовский кот: выходит, не так уж он стар, если сумел так утомить своей мужской силой юную девчонку. – Скоро вернусь. Заодно принесу что-нибудь поесть. Ты, верно, голодна, а я совершенно не подумал запастись хоть какой-нибудь снедью.

Плясунья чуть кивнула и забралась обратно под одеяло. Приятная слабость накатила теплой волной на разнеженное, разогретое тело. Она бездумно наблюдала, как одевается монах, лицо которого приняло какое-то новое, совершенно несвойственное ему выражение; он будто даже помолодел и стал чуточку красивее – так светились его обычно холодные или горящие адской мукой глаза. Затем мужчина подкинул в очаг дров, раздул из раскопанных угольев огонь.

- Где башмачки?

Неохотно вытащив из-под одеяла ручку, Эсмеральда ткнула в сторону вороха валявшейся на полу одежды. Клод аккуратно сложил ее на сундук, обнаружив, в числе прочего, и искомый сверток, где нашлась пара прелестных детских башмачков.

- Я возьму другой, - решил он, выбирая тот, что казался менее стертым.

Девушка хотела было возразить, но потом махнула рукой: пусть делает, что хочет. В конце концов, сегодня вечером она увидится с матерью… со старой затворницей Крысиной норы… Нет нужды хранить старый амулет, если вместо него она обретет мать. К тому же, спорить не было ни сил, ни желания. Эта любовная схватка настолько утомила ее, что сейчас плясунье хотелось только одного: свернуться клубком и не шевелиться – благо, к тому были все условия.

Тихо хлопнула входная дверь. Эсмеральда лежала некоторое время с закрытыми глазами, перебирая воспоминания последних часов, начиная со вчерашнего вечера, а потом незаметно провалилась в глубокий сон.

========== XX///// ==========

Фролло нашел вретишницу в коленопреклоненной позе, распростертую на земляном полу. Он здорово надеялся, что она все-таки не пролежала таким манером, без движения, на холоде, с самого момента их расставания. Тень упала на Пакетту Шантфлери, когда священник подошел к зарешеченному окошечку. Та мгновенно подняла голову, вскочила с проворством маленькой обезьянки, впервые не почувствовав боли в давно замученных морозом суставах, и бросилась к человеку, за которого возносила молитвы все эти долгие полтора дня.

- Где она? Где моя доченька?.. Отец мой, не мучьте же меня! – давно выцветшие глаза полыхнули былым огнем. – С ней все хорошо? Вы говорили с моей маленькой Агнессой?

- Говорил, - чуть запнулся архидьякон; ну да, и говорил тоже. – Возвращаю тебе твое сокровище, сестра.

Клод протянул и опустил в молитвенно сложенные руки крошечный башмачок, внимательно наблюдая за реакцией. Столько выстрадавшая мать быстро поднесла к губам и поцеловала возвращенную обувку, а потом с умилением воззрилась на нее. Зрачки ее начали расширяться; губы беззвучно шевельнулись; слезы будто сами собой вскипели в уголках глаз и побежали по исхудалым щекам.