Санта-Дориан и звёздное небо

– Я нашёл этот буклет в архиве, – пояснил Джон. – Сходил в центр, поболтал с медсестричками. Сынок Гриффитса – их любимчик. Знает, что его первую группу можно влить почти кому угодно, и старается изо всех сил. Ответственный. Я сопоставил всё это и подумал – может, всё дело в том, что кто-то наконец объяснил Гриффитсу законы генетики?

– Так он же, вроде, давно был с сыном в ссоре, – напомнил я. – Ну, узнал он, что ребёнок не его – зачем же собственное предприятие гробить?

– Может, всё дело не в том, что не его, а в том – чей он на самом деле, – прищурился Джон. – Что если джасперов папаша – биологический – окажется в ещё большем проигрыше, чем Гриффитс…

– Тогда тест на отцовство можно всем сотрудникам мужского пола проводить, – фыркнул я. – Только они пострадают больше Гриффитса, без работы останутся, пенсионные накопления многие в акции предприятия вкладывали… Он-то хоть что-то получит, если Анджелико перекупит бизнес, а они – нет.

– Интересно, что за дама была эта миссис Гриффитс… – задумчиво протянул Джон. – Где нам её быка-производителя искать.

– Понятия не имею, – честно признался я, – Разве что вот портрет… – и замер, не договорив, потому что мозаика в моей голове наконец-то сложилась. – Охренеть! – выдавил я, с трудом проталкивая слова в горло.

– Ты чего? – насторожился Джон.

– Пойдём, сейчас тоже всё поймешь, – я взял его за руку – не потому что иначе он мог заблудиться, а просто потому, что это было приятно, и повёл в небольшую подсобку за кабинетом.

– Вот. Полюбуйся, – я включил свет и кивнул Джону на стоявший в углу семейный портрет.

– Карл и Мойра Гриффитс, – прочитал Джон табличку на массивной раме. – Это, значит, и есть роковая красотка? – он с сомнением вглядывался в непримечательное лицо сероглазой дамы с русыми волосами и дорогим ожерельем на тонкой шее – смотрелось скорее неуместно, чем красиво,

– Она-она, и я думаю, ты пока не осознал масштаб её рокового влияния, – хмыкнул я. – Вспомни – у многих на столах стоят фотографии с давних корпоративных праздников и прочей общественной лабудени. Тебе не кажется, что это личико мелькает там слишком часто?

Джон задумался.

– А ведь и правда, – протянул он, глядя на меня немного растерянно. – Так-то вот, вроде, ничего особенного – ну фотки и фотки, бег в мешках дурацкий, пиньята, коктейли… Но центре повсюду эта дамочка. И видок у неё посчастливее, чем рядом с мужем на портрете. Кстати, это ты распорядился убрать этот предмет искусства с глаз долой в дальний угол?

– Конечно, оно оскорбляло мой тонкий вкус ценителя прекрасного, – надменно ответил я, но сразу же улыбнулся, радуясь, что Джон так быстро меня понимает: – Да мне даже рассматривать эти стены было некогда, в отличие от тебя. Нет, это дело рук Гриффитса. Удивляюсь, как он не порезал эту мазню канцелярским ножом на мелкие кусочки – чтоб подольше давать выход гневу.

– Может, художник какой знаменитый писал? – предположил Джон. – Или он с его помощью решимости набирался: вместо мухоморчиков для священного безумия – глянул, и ну предприятие крушить.

– Возможно, – согласился я. – Жена-то его умерла пару лет назад, так что ей претензии уже не предъявишь, и кому морду бить – непонятно.

– Надо проверить даты, – Джон подобрался, как кот перед прыжком: – Не совпало ли начало его вредительской деятельности с кончиной дражайшей супруги. Это мы с тобой поняли по группе крови, но не все ж такие умные. Гриффиттс мог ничего не подозревать, а потом случайно найти что-то, разбирая вещи супруги.

– Коллекцию дикпиков12? – хмыкнул я.

– Ну, это точно не оставило бы его равнодушным, – дипломатично ответил Джон. – Однако рано делать выводы, всё нужно проверять.

***

Как я и подозревал, причина, пробудившая в душе Гриффитса жажду мести, была связана не с внезапным осознанием законов генетики, а с кончиной горячо любимой супруги. В вещах, обнаруженных Гриффитсом после её смерти в будуаре, нашёлся дневник. Мужчины когда-то называли такие донжуанскими – список “побед”, подтверждение того, что горячо любима миссис Гриффитс была всей мужской частью дружного коллектива “Игрушек Гриффиттса”. Там же был указан и настоящий отец Карла – Сэмюэль.

Когда Картер припёр Гриффиттса к стенке, доходчиво объяснив, что его план по разорению собственного предприятия может быть квалифицирован как афера для получения страховки, тот признался сразу. Отдал Артуру дневник и сообщил, что шантажировал Сэмюэля – сказал, что лишит их “общего” сына наследства, если начальник охраны не поможет банкротить завод. Сам Сэмюэль сотрудничал со следствием неохотно – он, как и многие другие, чувствовал свою вину перед Гриффиттсом за то, что развлекался когда-то с его женой, вот и выгораживал бывшего директора, выставляя его святым.

Картер убедил прокурора предложить Гриффиттсу сделку – дать показания против Анджелико и отделаться условным сроком за мошенничество. Даже компенсации акционерам с него не потребовали, Анджелико был нужен и нам, и прокуратуре гораздо сильнее – если вынудить пойти на сделку его, немало чужих тайн откроется.