Саттри

Он вымылся, и надел новый костюм и ботинки, и повязал аккуратно сложенный шелковый галстук, и Саттри со своей нечистой голубкой спустились по запущенной лестнице и сели в такси у бордюра, чтоб оно отвезло их на ужин. Затем вышли в «Американский легион», и она выиграла за игорным столом больше ста долларов, и сунула их себе в чулок сверху, размашисто по-блядски ему подмигнув, покуда завсегдатаи пялились на эту возмутительную ширь плоти. Она немножко напилась, и они танцевали, и она ему сказала, что хочет заняться любовью прямо там на пятаке, шепча об этом ему на ухо и трясь своей пиздой о его бедро, покуда ему не пришлось отвезти ее домой.

Наутро она поднялась с газетами, все еще в ночнушке под дождевиком, с кувшином холодного апельсинового сока и пузырьком аспирина. Вместе посидели на кровати и почитали газету, и с карандашом просмотрели объявления о сдаче. Переехали в тот же день.

Таская пожитки из такси и вверх по холодной высокой лестнице в квартиру на втором этаже, Саттри пошарил в кухне, сунул нос в пустой холодильник, в буфеты. Сидя в просторной передней комнате над Лавровым проспектом и пялясь в пространство, отвлеченная, перемещенная душа размышляет над зияньем между собой и тем Саттри, что движется сквозь эти странные пределы.

Таксист стоял, поглаживая латунную защелку на кожаном кошеле для сдачи у себя на поясе. Саттри поднял взгляд.

Еще не все?

Надеюсь, что все.

Что ж.

Сколько я вам должен?

Два сорок.

Саттри дал ему три доллара и услал вниз по лестнице. Она развешивала в чулане пожитки. Он стоял в дверях и наблюдал за нею.

Вообрази, чулан, сказала она.

Воображаю.

Из холодильника он достал лед, и сделал им выпивки, и вошел с нею в спальню.

Пять уже есть? спросила она.

Конечно, ответил Саттри, чокаясь стаканами.

Она зашла в ванную, а он встал у окна, выглядывая наружу, с выпивкой в руке. Ему было видно, как у раковины моется старик, бледные руки и брюшко, отвисшее в майке. Саттри поднял в его честь немой тост, пожатье плеч стаканом, жест безразличный и почти циничный, от которого, когда он его проделал, ему стало как-то стыдновато.

К середине февраля остро похолодало. Она уехала в Чикаго, и от нее не было вестей десять дней, он решил уже, что она вернулась к своей подруге. Трубы перемерзли. Долгие часы он проводил в постели, голова свисала за край покрывал, наблюдая, как по грубому ковру с истертым ворсом голова к хвосту тянется кайма из скорпионов. Синяя и сумеречная роза, потускневшая от грязи, узор посередке загадочен и невнятен. После химического сна, или сушеной рукой какого-то восточного приверженца.

Однажды утром в «Эллисе и Эрнесте», прискорбно неуместный среди начисто отскобленных деток из колледжа, сидя у длинной стойки из розового мрамора, он заказал кофе и, шелестнув, развернул газету. Там был портрет Бочонка. Он умер. Бочонок в газете умер.

Саттри отложил газету и уставился на машины, проезжавшие тем холодным унылым предполуденьем по Камберлендскому проспекту. Немного погодя прочел заметку. Звали его Джеймз Хенри. На старом школьном снимке он смотрелся по-детски и проказливо, сочетание точек черных, белых и серых. До чего похож на себя. Его застрелили в голову из пистолета.32-го калибра, и ему навеки остался двадцать один год.

Той ночью шел снег. Хлопья мягко сдувало в холодном голубом свете фонарей. По всему Лесному проспекту снег лежал бледным боа вдоль черных древесных сучьев, и снег на улице нес на себе ленты веток и веточек, темные надломы, какие снегом на наполнялись. Он трюхал домой в легком тумане спиртного. Зазвонил тонкий и дальний колокол, и он остановился послушать. Что-то пролетело. Безымянная птица. Саттри обратил лицо к ночи. Из черноты за фонарями, увертываясь, налетали снежинки и садились ему на ресницы. Снег падал на Ноксвилл, сеясь над Маканалли, скрывая прорехи в крышах, обволакивая подъемные рамы, прихватывая инеем угольные кучи в угрюмых придверных двориках. Он покрыл кровь и грязь, и слипшуюся слякоть в канавах, и наложил белое кружево на сточные решетки. И снег сотворил прохладные беседки из почернелой жимолости, и спрятал упаковочные ящики в лагерях сезонников, и сработал там из покрышек грузовиков огромные кольца выпечки. Где ручей протухает себе на бегу, давясь отбросами. На чью поверхность снежинки вторгаются мягко и вот уже пропали, Саттри подымает воротник. На сортировке работает маневровый, и белый свет его головной фары высверливает ряды железных серых складов синюшным фосфористым тоннелем, сквозь который снег падает невинно и неопаленно.