Саттри

Ялик дрейфовал мимо пристани и дальше, за конец острова. Саттри лежал, растянувшись на днище, а кровь затекала ему в глаза. Против неба поворачивалась древесная ветка. Он приподнялся, схватившись за борта ялика. В горле ощущался привкус тинктуры железа, и он сплюнул кровавой слизью в воду. Встал на колени и перегнулся через борт, зачерпнул воды и плеснул себе в лицо, и было оно скользким от крови, и кровь лежала в воде свернувшимися нитями. Он бережно коснулся шишки с яйцо. Весь череп его пульсировал, болели даже глаза. Глянул вверх по реке к острову и убийственно выматерился. Другое весло плыло в нескольких ярдах ниже по реке, и он погреб к нему. Со стремнины по-прежнему подмигивал свет, а кровь капала со лба, и было полутошно. Уплывшее весло он поймал и погреб обратно против течения по главному руслу. Не сводил взгляда с береговой линии острова, но ничего не увидел. Немного погодя голова перестала кровоточить.

У Ава к двери подошла Ляля и оглядела его с ног до головы. Хах, сказала она. Что это с тобой?

Какой-то сукин сын заехал мне камнем.

Мм-гммм, произнесла она, качая головой. Заходи.

Как Ав?

Она захлопнула за ним дверь.

Саттри повернулся в затхлой и затемненной комнате. Почему ты мне не сказала, что его ушатали?

Ничего с ним поделать не могу.

Где он, в задней?

Она показала одной рукой, и он откинул шторку. Поначалу не сумел его хорошенько разглядеть, но постепенно возникли полузакрытые и заплывшие глаза черного, его поблескивающее обезображенное лицо. Разбитый рот шевелился мучительно. Он произнес: Эй, Молодежь.

Саттри слышал, как в тишине втягивается его дыханье. Эй, Ав, сказал он. Ты как.

Я в норме. Просто вздремнуть прилег. А ты чего в такую жару? Поймал что-нибудь?

Говорить не о чем. У тебя врач был?

Гортанный смех сотряс обвисшие пружины. Он передвинул голову по подушкам, словно искал местечко потемнее, куда ее можно спрятать. Зачем это мне врач?

Мне кажется, тебе надо помочь.

Это возможно. Но латать меня и надо мной молитвы читать не надо.

Что тебе принести?

Ах, Молодежь. Ничего мне не нужно.

Кое-кто мне рассказал, что ты всем надрать в городской тюрьме пытался.

С этими трещотками ничего не сделаешь. Им парики надо затянуть чуть потуже.

Помню, последний раз, когда загребли Бёрда и Сэма Слассера, легавые по всему Ноксвиллу неделю хромали в бинтах и с фингалами.

Джоунз хмыкнул.

Сдается мне, если уж на то пошло, мы и на этой неделе такое увидим.

А, произнес Джоунз. Мне из них только одного подавай.

Это кого же, Куинна?

Джоунз не ответил. Как там твой дружочек? спросил он. Не потонул еще в своей лодчонке-то?

Пока нет.

Он тут как-то на днях заходил, пытался старухе впарить, как он их называет, каких-то сквобов.

Сквобов?

Так он их зовет. По мне, так это просто старые голуби. Они у него все разделаны были и прочая. У него там шарики за ролики заехали, нет?

Полоумный, как мышь в бидоне молока.

Джоунз хмыкнул.

Я в верхний город пошел. Тебе чего-нибудь принести?

Не-а.

Ты уверен, что в норме?

Он повернул свое избитое лицо. Сделай мне кое-что, Молодежь.

Говори.

Сходи повидай за меня Мисс Мать. Скажи ей, мне нужно ее повидать.

А Ляля сходить не может?

Ляля не хочет, чтоб я с ней якшался. А если та сама сюда придет, она ее не выгонит. Ты ей скажи.

Что еще?

Больше ничего. Буду тебе очень признателен.

Ладно. Бережней давай, после увидимся.

Ага, ответил черный.

Он пересек поля, и поднялся по Парадному проспекту, и свернул на крутую гаревую дорожку мимо стаи кур, спящей собаки. Тропинка вела через заросли белой акации, и громадные стручки висели повсюду на солнышке, испятнанные и скрытые с глаз нанесенными ветром бумажками, нанизанными на почернелые верхние ветви, под навесами газет и мусора, и остатков воздушных змеев, сплошь драных, и выщелоченных дождями, и насаженных на шипы акаций. Он перешел через железную канализационную трубу, наполовину выпиравшую из земли, и спустился в старую известняковую промоину, которую снова заполнили как городскую свалку, а много лет назад заровняли. Теперь это была небольшая поляна, и посередине на ней стояла сараюшка из неструганых досок. Саттри прошел по тропинке и миновал последние деревья. Пролетел сорокопут. С веточек нагнулось несколько аляповатых неместных птиц понаблюдать за ним, броская длиннохвостая дичь, он не знал, какого вида. Их слинявшие перья валялись в пыли двора. Он подошел к двери и постучал костяшками.

За дверью оказалась карлица, угольно-черная во вдовьем трауре, и на шее у нее висели на цепочке маленькие очки в оправе из золотой проволоки. Едва четыре фута росту было в ней, рука на дверной ручке была у нее на уровне уха, как у ребенка или дрессированной домашней обезьяны. Она взглянула снизу на Саттри и сказала: Ну, ты не за себя тут, кажись.

Нет, мэм, ответил он. Она повернула голову и слегка ее склонила. Он сказал: Я тут за Ава Джоунза. Он просил спросить, не могли б вы к нему зайти.

Входи сюда, сказала она, отступая.