Савмак. Пенталогия (СИ)

  Теперь настал час доверенным царским слугам и служанкам отправляться вдогонку за своими господами. Они выстроились попарно в ряд возле царской повозки. Знахарь вынул деревянную затычку из небольшого козьего меха, висевшего у него на боку, и, переходя от пары к паре, наполнял подставленные мужьями дорогие чаши отравленным вином. Скилуровы слуги переглянулись, будто вопрошая, кто решится первым, после чего, задрав коротко остриженные бороды и округлившиеся глаза к небу, дружно возгласили славу владыке Папаю и припали широко разверстыми ртами к чашам с таким же вожделеньем, как и тысячи раз до этого. Отхлебнув одним духом добрую половину, они передали чаши жёнам, которые, закрыв глаза, покорно допили остальное и вернули пустые чаши мужьям.

  Старый знахарь повёл их сквозь уважительно расступившуюся царскую родню на конюшенный двор, где для них были приготовлены открытые похоронные повозки, устланные поверх соломы яркими коврами, улёгшись на которые, они скоро уснут вечным сном в окружении скорбящих родных и друзей.

  После этого и царская родня разошлась, наконец, по дворцовым комнатам - уделить сну те немногие уже часы, что остались до рассвета. Мужчины, не раздеваясь, прилегли прикорнуть в передней части дворца, женщины со служанками и малыми детьми удалились за охраняемые евнухами двери на свою половину.

  На опустевшем дворе перед дворцом остались только четверо царских телохранителей, десятка полтора жрецов, сонно бродивших со своими погремушками вокруг закрытой царской повозки, да главный оберегатель царского бунчука Тинкас, казалось, не знавший усталости ни днём, ни ночью.

  Когда первые солнечные лучи позолотили на юго-востоке далёкие горные вершины, в Царском городе все уже были на ногах. Через несколько минут стража распахнула позолоченные ворота цитадели, и похоронная процессия двинулась с царского двора. Возглавлял её, как всегда, богатырь Тинкас с царским бунчуком и непокрытой, коротко остриженной головой - он был единственным, кому похоронный обычай дозволял ехать на коне.

  За ним, в окружении трёх десятков жрецов, рьяно размахивавших над головами шестами с трещотками и погремушками, три пары смолисто-чёрных златорогих волов, налегая на золотые ярма, влачили царскую повозку. Все пологи на ней были раздвинуты и подвязаны к угловым столбам, чтобы каждый скиф мог взглянуть в последний раз на восковые лица царя Скилура и царицы Атталы, лежавших рядом на серой бычьей шкуре ногами к передку. С правой стороны повозки, уныло свесив до земли голову, плелась на коротком поводке любимая собака царя. За задком, между двумя парами лучших царских коней в роскошной упряжи, шёл юный слуга, оберегавший веткой терпкой полыни лица царя и царицы от злого мушиного войска. За царскими конями угрюмо шествовала с опущенными долу глазами большая царская семья, окружённая полусотней протяжно голосивших, царапавших острыми ногтями лица и рвавших на себе распущенные волосы плакальщиц. Следом, на запряженных парами гладких темномастых волов телегах родные везли тела ближних царских слуг и служанок. Замыкала скорбное шествие густая толпа царской дворни с залитыми кровью и слезами лицами.

  На центральной площади и примыкающих улицах людей в этот раз было немного: почти все жители скифской столицы, от мала до велика, ещё затемно заняли места на массивной двойной южной стене. За юго-западными воротами выстроились тесными рядами шесть тысяч пеших сайев в полном вооружении, отгородив широкий квадрат, в центре которого высилась массивная прямоугольная башня царской усыпальницы. Вокруг неё на некотором удалении были накиданы большие кучи хвороста. На обочине дороги стояли в ряд три десятка накрытых серыми рогожами высокобортных телег.

  Около широкого тёмного зева усыпальницы ждали с каменными лицами своего завершавшего долгий земной путь владыку седоголовые вожди скифских племён и тысячники сайев. Сорок тысяч воинов, перебравшихся ещё затемно от Палакия к Неаполю, отправив коней пастись на окрестные луга, теснились позади сайев между городской стеной и черневшей в тысяче с лишним шагов юго-западнее, за узкой балкой, священной скалой Ария. На противоположной стороне всё обширное пространство между городской стеной, постоялым двором, высокими каменными оградами пригородных усадеб и обрывистым берегом Пасиака было забито бесчисленным множеством простонародья из ближних и дальних скифских селений и городов, оставившего на несколько дней все домашние дела, чтобы хоть издали увидеть похороны Скилура, выборы нового царя и набить под завязку животы дармовым мясом и вином: сперва на поминках старого царя, затем - на пиршестве во здравие и славу его преемника.