Савмак. Пенталогия (СИ)

  Тем временем жрецы быстро и умело разрубили туши коня и быка на куски, внесли их наверх и разложили вокруг меча на настеленном поверх дров дощатом помосте. Старший жрец, всё это время стоявший в стороне с горящим смоляным факелом, вручил его царю. Как только последние жрецы спустились с помоста, Палак двинулся вкруговую вдоль дровяной стены, поджигая её сложенное из обильно политого жиром хвороста основание. Подпалив со всех сторон громадное кострище, Палак бросил факел на дровяные ступени, вернулся к бунчуку и, ступив на согнутую спину Мазака, величаво уселся на своего белоснежного мерина.

  Густые клубы белого дыма окутали скалу, помост с разрубленными частями жертвенных животных и сам меч Ария. Сырые дрова долго не хотели поддаваться огню. Но постепенно раздуваемый восточным боспорским ветром огонь набрал силу, разъярился, завыл по-волчьи и охватил скалу снизу доверху длинными, взметнувшимися много выше перекрестья гигантского меча жёлто-оранжевыми языками. Десятки тысяч глаз, как завороженные, глядели со спин всхрапывающих и пятящихся от жара коней и с высоких неапольских стен на поглотивший скалу и божественный меч огонь, окрасивший багряным заревом обвисшие брюха облаков. Наконец стена огня стала спадать, столб сизого дыма, сливавшегося с клубившимися над Священным полем облаками, сделался тоньше и жиже, искр в нём стало меньше...

  Примерно через час, когда дрова перегорели и рассыпались у подножья почерневшей скалы тлеющими в золе углями, Палак, успевший сменить парадное царское облачение на гораздо более удобный походный кафтан и башлык, приказал сидевшему на коне справа от него Зариаку бить сигнал к выступлению в поход. Сняв с запястья плеть, глашатай начал бить шаровидным концом деревянной рукояти в висевший у его правого колена продолговатый веретеноподобный барабан.

  Развернув коня от дымившейся скалы, Палак двинулся за раздвигавшим перед ним, словно волнорез, своим широкогрудым массивным конём ряды всадников бунчужным Тинкасом к огибавшей Священное поле дороге. Справа от царя ехал Зариак, продолжавший усердно колотить рукоятью плети в обтянутый тонкой телячьей кожей барабан (два долгих удара - три коротких) до самого спуска к Пасиаку, а слева занял свое законное место его первый советчик и помощник Иненсимей. Сразу за ними ехали трое братьев царя и трое старших сыновей Марепсемиса: 23-летний Скил, 20-летний Сурнак и ещё не пробовавший вкус вражеской крови 16-летний Фарзой. Что до Эминака, то ему жёны рожали почему-то одних только дочерей. За младшими царевичами ехали царский конюх с парой запасных коней, виночерпий, оружничий, повар и десятеро охранников царя и царского бунчука. Далее следовали телохранители и слуги царевичей с запасными конями, затем пять тысяч сайев - по шесть всадников в ряд (одна тысяча осталась охранять Неаполь), за сайями - в определённом во время последнего обеда у царя порядке - племенные дружины.

  После проезда войска из обеих ворот Неаполя на большую дорогу выехало около сотни накрытых дерюгами высокобортных телег и кибиток запасами стрел, зерна, соли, вина и пр. Здесь же, под надёжной охраной сотни сайев ехал в своей кибитке боспорский посол Полимед. Замыкали обоз кибитки и телеги двух десятков эллинских мастеров - плотников и кузнецов. Что до Посидея, то приняв во внимание его старческую немощь, Палак перед отъездом из дворца велел ему остаться дома и нянчить на покое внуков.

  После того, как голова войска переехала по верхней гребле на правый берег, кто-то за спиной Палака затянул звонким радостным голосом любимую походную песню, тотчас подхваченную сотнями мощных голосов.

  Саранчой мы летим, саранчой на чужое нагрянем,

  И бесстрашно насытим мы алчные души свои,

  И всегда на врага тетиву без ошибки натянем,

  Напитавши стрелу смертоносною желчью змеи.

  Налетим, прошумим - и врага повлечём на аркане.

  Без оглядки стремимся к другой непочатой стране.

  Наше счастье - война, наша верная сила - в колчане,

!*  Наша гордость - в не знающем отдыха быстром коне

  (Примечание: Стих. К.Бальмонта.)

  Хабы и напиты покинули Священное поле последними, получив от царя задание охранять на марше выкативший из Неаполя обоз.

  Когда царский бунчук только двинулся в голове войска к речному обрыву, Скилак подозвал к себе младшего сына. Положа руку ему на плечо, вождь мягко сказал ему, что не может отпустить Ишпакая в дальний путь одного, ведь если нападут тавры, тому с одной рукой от них не отбиться. Поэтому Канит должен вернуться вместе с Ишпакаем в Тавану.

  - Но почему я, отец? - жалобным голосом взмолился Канит. - С Ишпакаем мог бы поехать кто-нибудь из опытных воинов.

  - Все опытные воины понадобятся нашему царю на Боспоре, - ответил, покачав головой, Скилак. - А тебе пока ещё рановато на войну. Вот вернётся из похода с вражеской бородой на узде Савмак, женится на Фрасибуле, тогда придёт и твой черёд.

  - Ага, новой войны затем не будет ещё лет десять или двадцать, - едва сдерживая слёзы, возразил заунывным голосом Канит.