Сбежавший зверь (СИ)

— Мне пора, — сказал Армин, вставая со стула, — загляну как-нибудь ещё. Береги себя.

Он попрощался с подругой и уже на выходе из комнаты, проходя мимо Жана, взглянул ему в глаза. В этом лице без улыбки, в тёмных голубых глазах, нахмуренных бровях не было ненависти или злости, не было обвинения. Пожалуй, единственное, что увидел тогда Жан, было глубокое разочарование. Как только Армин вышел из дома, Жан с непринуждённым видом прошёл в кухню, налил в кружку воды и четырьмя большими глотками осушил её, затем присел за стол и, криво улыбнувшись жене, спросил:

— О чём разговаривали?

— Да ни о чём интересном, — бросила Микаса, вставая с места и проходя мимо него.

Жан сжал челюсти и, схватив жену за руку, грубо дёрнул её на себя, усаживая на своих коленях.

— А мне вот показалось, что тема была очень увлекательной, — горячо прошептал он ей на ухо.

Жан сдавил Аккерман в объятиях, не давая двигаться, и запустил руку под женскую кофту, прошёлся по крепким мышцам на животе, очертил пальцами выступающие рёбра и сжал в ладони упругую грудь. Два месяца Аккерман не подпускала его к себе, два чёртовых месяца он жил, как голодная псина на привязи, перед которой, виляя задом, ходила его добыча. Жан изголодался, желание уже трудно было сдерживать, и он готов был вгрызться острыми клыками в свою жертву лишь бы утолить его.

— Пусти меня, — прорычала Микаса, вырываясь из цепкой хватки мужа. — Не смей меня трогать.

— Нет, я слишком долго ждал этого.

Сжимая правой рукой грудь, Жан прошёлся языком по тёплой шее Микасы, свободной рукой оттянул длинную юбку и, раздвинув ноги Аккерман, заласкал её между бёдер. Микаса согнулась пополам и резко распрямилась, ударяя затылком по носу Жана. От сильной боли в носу Кирштейн застонал и ослабил хватку. Воспользовавшись моментом, Аккерман вырвалась из рук мужа и, развернувшись, ударила Жана ногой в живот, из-за чего тот потерял равновесие и вместе со стулом упал на пол. В ушах звенело, из разбитого носа на рубашку капала кровь, горло раздирал кашель. Жан шмыгнул, вытер кровь с губ и со зверской улыбкой уставился на жену, схватившую со стола нож и выставившую его вперёд, обороняясь.

— Ненавидишь меня, да? — усмехнулся Жан. — Ну конечно, — он встал с пола и взял стул за спинку, — это же я виноват во всех твоих бедах! — И тут же Жан поднял стул вверх и с размаха ударил им по столу; прозвучал треск дерева, и мебель большими щепками посыпалась на пол. Микаса оскалилась, сделала полшага назад и крепче сжала в ладонях нож. — Я же тебе всю жизнь испортил, верно?! Я лишил тебя любимого человека, я заставил тебя выйти за меня! Из-за меня ты несчастна!

Жан замолчал. За последние десять лет это был первый случай, когда ему захотелось расплакаться навзрыд. Болел нос, болел живот, но это боль не шла ни в какое сравнение с тем, как сейчас болела его душа. Множество раз он спрашивал себя: за что, за что он получает всё это? Жан помнил день их свадьбы, помнил, с какой гордостью смотрел на него отец, приехавший с матерью в Новую Шиганшину, помнил улыбку мамы и её слёзы счастья. Жан помнил, как во время поцелуя Микаса нехотя подалась в перёд и, лишь слегка коснувшись его губ своими, отстранилась. Кирштейн не был глупцом, он прекрасно знал, что Аккерман никогда не любила его, и прекрасно понимал причину, по которой она связала свою судьбу с ним, но всё же он надеялся, что когда-нибудь, он сможет стать для неё чуть больше, чем просто ходячей куклой.

— Прости, Микаса, что так сильно люблю тебя.

Микаса выпрямилась и опустила нож. В почти чёрных от тусклого света свечей глазах напротив Жан увидел себя — такого же несчастного, отдавшего всего себя человеку, сердце которого принадлежало другому. Только в такие моменты Жан мог чувствовать связь с Микасой.

Кирштейн нервно улыбнулся и вышел из комнаты, не услышав за спиной тихое женское «не виноват».

***

Эрен сидел на кровати, скрестив ноги и прислонившись к каменной стене спиной, и рассматривал трещины на потолке, приобретавшие в свете единственной кристаллической лампы различные формы. Он промаялся в тесной темнице весь вчерашний день и всю ночь, но к нему так никто и не пришёл. Он уже было подумал, что про него и вовсе забыли, но редкие шорохи за глухой дверью и тихие разговоры давали понять, что стерегут его не хуже, чем двенадцать лет назад, когда новоиспечённый перевёртыш после битвы за Трост был прикован в тюрьме цепями. На удивление мозг не докучал тяжёлыми мыслями о возможном будущем. Обычно Эрен добивался этого, выпивая немалую порцию вина или эля, но в этот раз разум, видимо, решил сделать хозяину хороший подарок.

— Надышись перед смертью, — тихо пробубнил Эрен и криво улыбнулся.

Он громко вздохнул, рухнул на кровать и прикрыл глаза. И сколько ещё он будет торчать здесь, не ведая о своём положении? Тут за дверью раздался голос:

— Вольно. Открывай дверь.