Сборник памяти

После завершения работы над ПССП мы встречались чаще всего в ИМЛИ или во время поездок на конференции. Помню его оживленно беседующим с крупными специалистами разных стран и молодежью, еще до Баденвейлера, в Нью-Хейвене и во множестве «чеховских» городов – от украинских Сум до Иркутска, а особенно часто в Ялте и Таганроге. Называю лишь города, где бывала и я, остальных, где бывал он, было гораздо больше. Известным специалистом по Чехову он стал уже после первой книги, а присутствие на многих конференциях прибавляло ему уважения и вызывало личные симпатии. Незабываемо его присутствие на Мелиховской международной чеховской конференции 2000 года. Его доклад значился в начале программы пленарного заседания 29 января: «Исчерпывающая прижизненная критика как фундамент научного изучения Чехова» (этой теме он уделил много лет, составляя библиографию чеховской прижизненной критики).

На вечерние неформальные, как это стало называться, встречи в дни заседаний в Мелихове, впрочем, как и в других местах, мы собирались, отчасти чтобы обмениваться впечатлениями от докладов (эта конференция была «многосекционной», и мы сожалели о невозможности слушать все доклады), а отчасти чтобы повеселиться. Шутки, воспоминания, пение, в которое втягивались и скромные, обычно не раскрывавшие рта люди. Именно там открылась еще одна грань личности А. П., ученого мирового значения, – уменье возглавить такие сборища, сочетать серьезное со смешным.

В недавнем письме из Южно-Сахалинска директор чеховского музея И. А. Цупенкова вспоминала встречу с А. П. в Японии в 2004 году, в частности, то, как он «увлекательно рассказывал разные литературные байки, читал стихи» и вообще вел себя «с некоторой долей гусарства, что ничуть его не портило».

Да, как никто, в разных городах, где он бывал на конференциях, он умел радовать других и сам находил радость, например, от природы. Особенно от моря. Вообще он любил воду, и когда-то они с семьей в компании с детьми З. С. Паперного любили плавать на байдарках. Пловцом он был отменным, не боявшимся никакой холодной воды.

А когда наступал день отъезда, он подводил «итог» конференции в стихотворной форме, смешной, но, в сущности, точно передающей смысл докладов. Если бы собрать эти стихи и опубликовать…

В день моего 75-летия А. П. прочитал в Отделе литературы «серебряного века» ИМЛИ свою «Оду». Это был длинный лист, скрученный наподобие старых рукописей в трубочку. Перечитывая теперь этот текст, я изумляюсь, как точно, по этапам, в нем отражен мой путь до этой даты – с младенческого купания в Каспийском море (вот уж не помню, чтобы я рассказывала кому-нибудь о своем детстве) вплоть до завершения работы над собранием сочинений Чехова. Обыгрывая «Гренаду» Светлова, он писал от моего имени:

Я дочек покину,
Пойду воевать,
Гренадским крестьянам
Чтоб Чехова дать.
…………………
И сущий пустяк:
20 лет не прошло,
Как 30 томов
К нам на полку легло.
Небесной лазурью
Синеют тома
И, кажется, шепчут:
Больше не на…

Его дарственные надписи на книгах могли быть скромными – как, например, на сборнике произведений Чехова в серии «Школьная библиотека» – «…от неофита в этой области». Но всегда написанными с чувством собственного достоинства. Вторая его монография о Чехове – «Мир Чехова. Возникновение и утверждение» (1986) – была вручена мне с надписью, напоминавшей о его переживаниях 1971 года, т. е. в связи с «Поэтикой Чехова»:

Как только вышла в свет ПЧ,
Сочли: не в том она ключе.
Хоть я не стал моложе,
С ключом, боюсь, все то же.
Здесь нет про мрачные года
(Которых не было тогда),
И тоже нет про реализм,
Футлярность мелочей,
Конфликты, разный романтизм…
Примите все ж труд сей.

А поднося мне книгу «Слово – вещь – мир» с подзаголовком «От Пушкина до Толстого» (1992), он сопроводил подарок таким четверостишием:

Прошло уже немного лет,
Как я не только чеховед,
И чтобы это подтвердить,
Решаюсь это подарить.

В сущности, он всегда был не только чеховедом. В этой книге отразились его давние интересы. С одной стороны, к русской литературе вообще (статьи о пушкинской прозе, о Гоголе и Некрасове, Тургеневе, Достоевском, Толстом – и все-таки о Чехове, о единстве его видения). А с другой – его еще более давний интерес к филологической науке в собственном смысле – об А. А. Потебне, В. Б. Шкловском, В. В. Виноградове.