Сборник работ. Девяностые

«Пишет вам из далекого Владивостока Комарова Галина Леонтьевна, я содержалась под стражей во Владивостокской и Уссурийской тюрьмах 18 месяцев. Я решила покончить с собой… Сокамерники вынули меня ночью из петли. Я бы все равно ушла из жизни, но на глаза мне попались «Известия» — статья «После анонимки». Я поняла — с Озерчуком можно бороться».

Озерчук… Фамилия этого следователя редакции более чем знакома.

Пришлось снова лететь во Владивосток.

Вот что рассказала Галина Леонтьевна Комарова:

— 20 августа 1984 года открывается дверь — из ОБХСС. Всю квартиру перевернули, все забрали, описали… Меня увезли, посадили в камеру-клоповник, тут же, в УВД. Я три дня ничего не говорила, плакала, отправили меня этапом в Уссурийскую тюрьму. Обвиняли, что дала завскладом тысячу рублей, чтоб списали 30 тонн арбузов. Что украла 500 кг яблок. Я была весовщицей на складе. У меня и ишемическая болезнь, и давление, и почки. А в камере — около тридцати человек, все курят, я задыхаюсь. Допрашивала Умарова. Перед тем как она приезжала в Уссурийск, меня переводили в «стаканчик» — маленькая цементная камера, сесть нельзя, и я стояла по нескольку часов. Хотели сломать. Приезжает: «Какая хоть недостача, скажите?» — «Миллион». Меня гоняли по камерам. Я прошла 29 камер. 3 месяца жила в страшной одиночке вместе с огромной крысой. Звали Лариска, известная была, там же, в камере, она, крыса, и родила.

…В ту ночь я переоделась во все чистое, написала предсмертную записку сестре: «Забери отсюда, похорони возле отца. Не переодевайте меня, я чистая». Было два часа ночи… Если б не девушка одна, она перед этим долго читала… Меня из петли — в больницу, тюремный врач кричал, как фашист, и Умарова кричала. Тут мне и попалась статья — «После анонимки». Я решила бороться. Ведь Озерчук жаждал моей смерти, меня никто в этом не переубедит. Умерла бы — и все на меня списали. Он уже знал, что все у него рушится, и меня вызвал: «Вот мой партбилет, я клянусь, что выпущу вас по амнистии, она скоро будет, только признайтесь по одному эпизоду — по 1.000 рублям». — «Нет, не давала и не брала». — «Ну и подыхай в тюрьме». Я объявила голодовку. Как тень была, все пугались. Вся камера кричала: «Заберите, она же здесь умрет». Вот тогда меня и выпустили. 28 ноября. Муж уже болел тяжело — гангрена. Он плакал: «Галя, прости, солгал без тебя, что жил с тобой раздельно. Умарова сказала, что тебе 15 лет дадут, и соседи подсказали… чтоб имущество сохранить. Я не хотел, чтоб ты из тюрьмы пришла раздетая… Прости».